пояса. На его губах появляется снисходительная улыбка.

«Сальве, любезнейший», – говорю я.

«Лисандр, верно?» – Кассий игнорирует протокол.

«Верно».

Он ждет, когда я скажу что-нибудь еще. Я молчу.

«А ты жутковатое создание, да? – Он наклоняется ко мне, щуря полные жизни глаза. – Юпитер, ты выглядишь на восемьдесят и на восемь лет одновременно».

«Моя бабушка сердится на тебя», – говорю я.

Он приподнимает брови: «Что, и сейчас? Что же я такого натворил?»

«Ты с лета убил одиннадцать человек на Кровавой Арене. А твоя вилла была постоянным источником разврата и кормушкой для прессы. Если ты пытался укрепить репутацию марсиан как разжигателей войны, ты в этом преуспел».

«Ну… – ослепительно улыбается он. – Мне нравится вызывать переполох».

«Почему? Это помогает тебе почувствовать свою важность? Alis aquilae. Девиз вашего дома: „На орлиных крыльях“. Я думаю, самодовольство свойственно сильнейшим хищникам неба. Кто станет им противоречить?»

Его лицо темнеет. «Осторожнее, лунный мальчик. На этом холме ты можешь болтать все, что захочешь. Но на Марсе люди так встречают свой конец».

Я моргаю, глядя на него. Знаю, мне нечего бояться. «Неужели правда настолько лишает тебя самообладания?»

«Можешь считать меня педантом в вопросе манер».

«Манеры… Что ж, если ты хочешь обсудить манеры, я могу позвать Айю, чтобы вы с ней обговорили детали. На Луне они отличаются».

Он грозит мне пальцем: «Нет храбрости в том, чтобы использовать чужие когти. Это совсем не то же самое, что иметь когти самому. Уж кто-кто, а ты должен это знать».

Я не вполне понимаю, что он имеет в виду, – почему именно я должен это знать? – и борюсь со стремлением пожать плечами, поскольку знаю, что это плохая привычка. И наклоняю голову, отметая непонятное оскорбление. «Однажды у меня будут когти, и я научусь ими пользоваться, любезный. А до тех пор, полагаю, будет вполне достаточно чужих».

«Черт побери, ты кошмарен. – Он несколько мгновений смотрит на меня. – Я решил, что ты мне нравишься, лунный мальчик».

«Спасибо, – говорю я. – Но не сочти оскорблением, если я не отвечу тебе тем же. Я сказал бабушке, что другой марсианин был бы лучше».

Он снова мрачнеет. Подобная переменчивость – проявление слабости. «Какой еще другой марсианин?»

«Тот сирота, – улыбаюсь я. – Андромедус».

«Дэрроу…»

«Да. Он был архипримасом. Разве не так? Он взял штурмом Олимп. Неслыханные способности, хотя его родителей… мало кто знал. Андромедусы были марсианами, знаменосцами дома Аквилиев, прежде чем попробовали свои силы в Поясе. Ваши знаменосцы. Ты знаешь их?»

«Дом Аквилиев? – Он ухмыляется. – Даже не слышал».

«Они с востока Киммерии. Но конечно же, он ничего от них не унаследовал. Он необычайно стоек и умен. И самое главное, внушает ощущение благонадежности. А ты, несмотря на все твои природные дарования, – нет».

«Я не стану слушать нравоучения от избалованного ребенка без шрама, какую бы фамилию он ни носил. Тебе вообще еще не полагается знать об училище. Мелкий жулик».

«Ты подтверждаешь мою точку зрения. В тебе нет смирения. Андромедус был бы лучше».

«Лучше для чего?»

«Послушай, Кассий, разве леди Беллона не учила тебя, что терпение – наивысшая добродетель?» – В дверях кабинета моей бабушки стоит девушка в цветах моего дома, но говорящая с эгейским акцентом – и язвительно улыбается Кассию.

«Виргиния!» – говорит он со странной улыбкой, словно у розового.

«Привет, красавчик. – Она ласково улыбается мне. – Лисандр, ты написал сегодня стихи для меня?»

Я краснею, и мне вдруг хочется стать таким же высоким, как Кассий.

«Боюсь, ничего стоящего».

«А Аталантия сказала мне другое».

«Она слишком… снисходительна».

«Что ж, я сама решу, хороши ли они. Почитаешь их мне после ужина?»

«Айя собиралась отвезти меня посмотреть на соколов в Госамере».

«Можно мне с вами?»

Я киваю, хотя знаю, что Айя будет злиться.

«Чудесно. Я люблю соколов».

«Орлы лучше, – говорит Кассий. Он с восхищением разглядывает ее, словно вещь, и мне тут же становится обидно. Я слышал, твой мужчина улетел играть с кораблями».

«Тактично, – морщится она. – В любом случае у меня нет мужчины».

«Ну, это ненадолго. Карнус поступил. Возможно, у моего брата лучше получится справиться с ним, чем у твоего. Где этот бронзовый негодяй шляется в последнее время?»

«А мне откуда знать?»

Они стоят в неловком молчании.

«Правительница ждет, Кассий. – Виргиния жестом велит ему следовать за ней и подмигивает мне: Скажи Айе, чтобы не уходила без меня».

«Скажу», – рассеянно говорю я.

…Воспоминание испаряется, стоит мне открыть глаза.

В комнате тихо. Дом так далеко…

Кровь Кассия засохла на моих руках, и они начали чесаться. Я мою их в раковине в углу, пока кран не сообщает, что я исчерпал дневную норму воды. Я нажимаю на кран еще раз. «Дневная норма превышена», – снова гудит он. Мои руки все еще красноватые. Я сажусь на спальный тюфяк и жду, сосредоточившись на медленном дыхании, пока не погружаюсь в дрему…

Просыпаюсь я от звука открывающейся двери, инстинктивно надеясь, что это Серафина. Хотя с чего бы?

На пороге стоит та розовая, Аурэ. Она нервничает, руки сцеплены, взгляд устремлен в пол. Под ногтями у нее кровь.

– Господин, – кланяется она, – меня послал Рыцарь Бури.

– Кассий жив?

Она шаркает подошвами серых шлепанцев.

– Он жив? Говори начистоту.

– Нет. – Ее взгляд на миг поднимается и встречается с моим. – Он скончался.

Целую минуту я молчу.

– Когда?

– Недавно. Я сожалею, господин.

Я медленно подхожу к окну. Снаружи тьма и холод.

– В какой момент? Я даже не почувствовал, что он ушел.

Это произошло, пока я спал. Грохот моего рушащегося мира заглушает голос женщины. Все должно было закончиться не так. Я думал, что спас его. Что у меня будет шанс показать ему его просчет. Шанс помочь ему осознать ошибку, которую он совершил, выбрав Дэрроу, и убедить его, что он все еще может творить добро. Все еще может нести мир. Отчего-то я думал, что наши жизни и дальше будут сплетены, и однажды он последует за мной, как я следовал за ним.

А вместо этого он ушел в пустоту.

И в свои последние мгновения думал, что я предал его и украл его искупление.

Я невесом в окружении этих камней, плаваю среди них и в то же время раздавлен тяжестью своего выбора и невыносимого вопроса, который задаю себе: а что, если бы я поступил иначе?

В каком-то ином мире розовая продолжает говорить:

– Сказали, что он умер от потери крови.

– Я понял, – слышу я собственный голос. «Встань над горем. Не позволяй ему коснуться тебя». – Спасибо, Аурэ, – говорю я. – Могу я увидеть его?