Николай Кириллович, оставшись один, смотрит на фотографии.

Гога в ковбойке, с венком полевых цветов. Он не видел этой фотографии раньше.

Старик ни слова не сказал о Гоге.

Николай Кириллович смотрит на вазочку с печеньями, кладет одно в рот и выходит.

* * *

Давлат оказался низкорослым брюнетом; пока выходили на дорогу, выкурил две сигареты. Идут молча. Пахнет вечером, небо светлое и холодное, горы видны во всех подробностях. Николай Кириллович идет легко, хмель окончательно прошел. Вот и гостиница.

– Не надо было, наверно, меня провожать…

Давлат достает пачку и вытряхивает еще сигарету:

– А я не провожаю… Я вас охраняю.

– Охраняете?

Давлат, затягиваясь, кивает.

– От чего охраняете?

– От них.

– Слушайте… – Николай Кириллович останавливается. – Тут со мной все загадками… Может, вы мне объясните, Давлат, простите, не знаю отчества…

– Ходжакулович.

– Давлат Ходжакулович.

– Можно без отчества. Просто Давлат.

– Давлат…

– Да.

– Так, может…

– А вы сами ничего не чувствуете?

– Что я должен чувствовать?

– И в городе ничего не чувствуете?

– Ну… Город изменился.

– Да, изменился. – Давлат докуривает, опять достает пачку. – Сильно изменился. Ждут их второго прилета, а они давно уже здесь.

Идут метров десять молча.

– Уже здесь, – повторяет Давлат. – К профессору приходили.

– К Р. К.?

– Двое.

– И… что?

– На пианино всю ночь играли.

– Он их видел?

– Заперся в ванной. Почти сразу после смерти вашего брата. Утром мне в общагу звонит, я прибежал. Никогда таким его не видел. Он вам не рассказывал?

– Нет.

– Теперь у него живу. Делаю переводы, музыку слушаю. Намаз читаю. Пока тихо.

– Серьезно инопланетяне?

– Можно и так называть. Кому как нравится. Сейчас перевожу один неизвестный трактат по музыке. Местный гностик тринадцатого века писал, ибн Мутафия. Так вот у него…

Вой сирены. По улице пронеслась «Чайка».

– Синий Дурбек, – говорит Давлат.

– Почему «синий»?

Давлат наклоняет голову и не отвечает.

– А я вас вспомнил, вчера видел, – говорит Николай Кириллович. – Вы меня вчера в машину сажали.

Давлат кивает.

– Я, кажется, вчера перебрал.

– Все было совершенно правильно. И тост хороший сказали. И танцевали очень хорошо.

– Я еще и танцевал?

– Да. С какой-то цепью.

– Ужас…

– Наоборот. Вот если бы вы не пили, было бы гораздо хуже. Вас и так боятся. Вы сами для них как инопланетянин. И музыку еще такую пишете, и Дурбек вас лично опекает. А после вчерашнего вы им всем понравились, я же слышал, что они говорили. Теперь вы сможете какое-то время нормально работать. Но отправлять вас одного в гостиницу в таком состоянии я побоялся.

– Спасибо.

– Правда, Люся еще вас хотела к себе увезти.

– Кто?

– Осипенкова. Такая, большая.

– А… Нет, уж лучше инопланетяне.

– Пришлось уговаривать профессора, чтобы вас к нему.

– Он что, был против?

– И да и нет. Всего боится. Окна не разрешает открывать. Вот, курю, пока на свободе.

– Может, ко мне поднимемся?

– Другой раз. Мне нужно возвращаться. Жанна уже, наверное, ушла.

– Жанна?

– Познакомились уже? Она сказала, что была у вас. Да, приходит раз в неделю к Рудольфу Карловичу убираться. Готовлю я сам, а вот уборка… И Жанне приработок небольшой. До свидания.

– Приятно было познакомиться.

– Мне тоже. А на Гагаринку один лучше не ходите. Если соберетесь, подойдите к Михаилу, отцу Михаилу, он вам спутника даст. Мой бывший одноклассник, в церкви там служит. Отец Михаил, запомните…

* * *

Дуркент, 27 декабря 1972 года

Дни стоят холодные, но без снега. Временами дует резкий ветер, облачность прозрачная. На площади собирают елку, каркас уже готов, и его заполняют ветками из заказника. Возле ЦУМа и Музтеатра темнеют очереди за живыми елками. Еще одна очередь стоит в гастрономе, куда завезли импортных кур и сервелат, по палке в одни руки, инвалиды войны и труда обслуживаются вне очереди.

На заводе приближение Нового года чувствуется меньше. По сдаче гелиотида отрапортовали, но далось это с кровью. Подводят поставщики, добыча идет на старых разрезах, новых месторождений за всю пятилетку не обнаружено. А потребности в гелиотиде растут, и у оборонки, и у космопрома, так что есть над чем задуматься. Тем не менее праздник есть праздник. Канадские елочки, высаженные в позапрошлом году перед Башней, для украшения еще маловаты, и с подъехавшего грузовика стаскивают настоящую тянь-шаньскую красавицу, в снегу и смоле. Разматывают шнур, вешают гирлянды. Из репродуктора звучат популярные мелодии советских композиторов.

Здание дуркентского обкома. Здесь не видно никаких украшений, идут напряженные будни. Только в буфете появляется пластмассовая елочка и в подсобке готовятся продуктовые наборы к празднику. Правда, воздух в коридорах уже не так наэлектризован. Группа из Москвы, изучавшая приземление неизвестного объекта, отбыла в Душанбе.