* * *

Черная пустота. Слепящее солнце. Наплывает металлическая конструкция корабля. Темнота. Лица космонавтов.

Заря: Всем «Янтарям»! От расстыковки до посадки обязательно непрерывно ведите репортаж о самочувствии и о результатах наблюдений. Непрерывно – репортаж. Поняли?

Янтарь-2 (Волков): Поняли, поняли… Вижу дождь, дождь вижу! Отлично видел. Блестит.

Заря: Запишите время – ноль один, сорок семь, двадцать семь.

Янтарь-2: Пока Земли не видно, пока не видно.

Заря: Как идет ориентация?

Янтарь-2: Мы увидели Землю, увидели!

Заря: Хорошо, не торопись.

Янтарь-2: «Заря», я «Янтарь-два». Начали ориентацию. Справа висит дождь.

Янтарь-2: Здорово летит, красиво!

Янтарь-3 (Пацаев): «Заря», я – третий. У меня виден горизонт по нижнему срезу иллюминатора.

Заря: «Янтарь», еще раз напоминаю ориентацию: ноль – сто восемьдесят градусов.

Янтарь-2: Ноль – сто восемьдесят градусов.

Заря: Правильно поняли.

Янтарь-2: Горит транспарант «Спуск».

Заря: Пусть горит. Все отлично. Правильно горит. Связь заканчивается. Счастливо!

* * *

Легкий ветер приклоняет хризантемы, задирает край скатерти. Сдувает зачесанные на лоб пряди гостя. Теребит его собственные пряди. Он смотрит на желтый купол. Потом на лицо гостя, на его галстук и пуговицы на пиджаке.

– Вы помните эту музыку?

– Очень сложная.

– Но вы уверены, что это была именно музыка?

– Меня тоже уверяли, что это просто набор шумов. Но мы запросили экспертизу…

Переводит взгляд с гостя на музыкантов, о чем-то разговаривающих. Один из них чувствует, толкает остальных. Берут инструменты, вытирают салфетками рты, выстраиваются. Он показывает им пальцами: три.

Заиграли.

Лицо гостя темнеет. Рот приоткрывается, видны плохие зубы.

– Эта музыка? – Он глядит на гостя, улыбаясь.

– Она…

– Если вам неприятно, я могу сказать моим музыкантам, они исполнят другое. У них богатый репертуар. Может, вы желаете Баха?

В поле зрения появляется Сухомлинов. Притоптывает, как слон. Ну что еще, граф?

– Время высочайшей аудиенции истекло.

– Так быстро?

– Нашему гостю пора возвращаться. С Большой земли пришел сигнал.

– Жаль, – поворачивается к гостю. – Я надеялся, что вы погостите подольше. Я бы познакомил вас с цесаревичем. Вам бы показали дворец. Нашу картинную галерею, собрание антиков. По вечерам у нас тут концерты, серсо, живые картины.

Он медленно идет вдоль ограды. Рядом следует гость, растирая по лбу испарину. Ограда увита дикой розой. Музыка, стол с шевелящейся скатертью – все отдалилось, усилился запах металла.

– Что ж, всего доброго. Нет, руку целовать не надо, я не архиерей. Это вы в советских фильмах насмотрелись, про царей-мироедов. Да, просто рукопожатие. Мы очень признательны. Сведения, представленные вами, имеют значительный интерес. Гости с Большой земли у нас редки. Боюсь, обратная дорога у вас будет еще труднее. Крепитесь, голубчик. Как вы сами сказали, космос есть космос. И в следующий раз, если соберетесь к нам, постарайтесь продумать более разумный способ. Вы очень сильно рисковали, с этим снотворным. Понимаю, у вас было мало вариантов. И бросайте курить, мой дорогой.

Решетка поднялась, вместе с ней поднялся вид парковой аллеи со статуями. Возник идущий вниз тоннель. Несколько человек подошло к гостю. Золотистые комбинезоны с вензелем «А I». Ведут его вниз.

– Бон вояж!

Гость исчезает вместе с остальными за поворотом.

– Полетел в социалистический рай. – Голос Сухомлинова.

– Если еще долетит. Сигнал пришел из реанимации?

– Да. Там несколько преображенцев на дежурстве.

Три. Два. Один…

Сверху снова опускается фрагмент решетки с уходящей за ней вдаль аллеей. Ангар исчезает.

– Ну и что вы думаете, граф, по поводу просмотренного? Пройдемся.

Ворота в опустившемся фрагменте распахнулись. Караул вытягивается и отдает честь. Они с графом идут по аллее вдоль статуй. Пыхтя как паровоз, их догоняет телохранитель. Добежав, прячется за куст.

* * *

Дуркент, 5 января 1973 года

– Все началось с мавзолея. Когда его стали сносить. Мавзолей Малик-хана, если вам интересно. Да? Тогда расскажу. Автобус не скоро. Такси? «Наши люди в булочную на такси не ездят»… Ну вот, вы знаете, у нас в старой части мавзолей Малик-хана. Единственный архитектурный памятник, если так посмотреть.

Они стоят вдвоем на остановке. Снег, время дневное, горят фонари. Мимо идут люди. Давлат каждые пять минут с кем-то здоровается. На нем та же кепка, покручивает авоськой с нотами. Они едут на Гагаринку.

Проходит странная женщина с кошкой на плечах, останавливается, смотрит на них светлыми глазами.

– Здравствуй, Валентина, – кивает ей Давлат.

– Здравствуй! – поворачивается к Николаю Кирилловичу. – И ты здравствуй. Пятачок дашь бабушке?

Николай Кириллович сопит, роется в карманах, протягивает мелочь.

– Гривенник. – Старуха мотает головой. – Гривенники не принимаем.

Кошка на ее плечах поднимает голову и зевает.

– Какие новости, Валентина? – спрашивает Давлат.

– Какие… Конец света будет. Нужно медью запасаться. Вот, хожу, собираю. Уже без ног вся.

Николай Кириллович находит два пятака. Валентина прячет их, разворачивает листок, слюнявит карандаш, пишет.

– Всё, отметила. Будьте осторожны, куда едете.

Уходит. Кошка мотает хвостом.

– Это наша Валентина Пирожок.

Николай Кириллович кивает. Подходит автобус, но не их.

– О чем я говорил? – Давлат дует в ладонь. – А, о мавзолее… Вы помните этот мавзолей?

– Смутно. Он тогда закрыт был.

– И сейчас закрыт. Там, кроме самого мавзолея, мало что осталось. Раньше целый город был. Полкладбища снесли. Еще пару небольших усыпальниц…

Замолчал.

– Вот я балбес! – шлепает ладонью по лбу. – Обещал зайти поздравить дядю с днем рождения. Придется вам, наверное, одному ехать… Может, забежим к нему ненадолго? Здесь близко. Как раз мимо Малик-хана пройдем. Туда и обратно, хай?

Они идут по Ткачихам, сворачивают под арку, проходят мимо базара и оказываются в Бешсарайке.