Это была моя первая встреча с Ил-2. Свой долг перед русскими как врач я выполнил, но война продолжается, победа не достигнута, осталось выполнить долг германского офицера.

Все произошло так быстро, что потом, сколько раз я не пытался вспомнить подробности боя, ничего не получалось. Выпучив глаза, я пошел сверху на один бомбардировщик и, выйдя на дистанцию огня, дал залп из всего оружия. Вначале мне показалось, что с противником ничего не произошло, затем я увидел, как Ил освобождается от боеприпасов и с креном уходит вниз. Неужели сбил! Я почти догнал русского в тот момент, когда летчик покинул поврежденную машину. Чтобы не ударить его крылом я резко ушел влево. Заметив еще один бомбардировщики, я зашел с задней полусферы и, используя преимущество в скорости, на сближении открыл огонь. На этот раз как в замедленном кино я мог увидеть, как разрушается его хвостовое оперение и русский камнем идет к земле.

Мы собрались. Результаты боя были ошеломляющие. Всего было уничтожено до двенадцати русских самолетов разных типов, еще два сбили зенитчики. Наши потери составили один Мессершмитт, летчик выпрыгнул и спасся на парашюте, то есть жертв в группе не было. Я сбил сразу два Ила!

На следующий день мы перелетели в Харьков, где, под руководством Уббена собирались подразделения Третьей Группы 77 Эскадры. Мы знали, что в эти дни армия начала решающий удар по очагам русского сопротивления в Крыму. Я очень надеялся, что после воссоединения группы нас вернут в Сарабуз, но, восьмого мая части эскадры перевели в Сталино – крупный центр важного промышленного района, захваченный еще в октябре, аккурат, в день моего пленения, и открывающий через Таганрог путь на юг. Но и в Сталино мы не задержались, и на следующий день были переброшены на несколько десятков километров севернее, на передовой аэродром Константиновка. Здесь готовилось наше наступление с целью уничтожить плацдарм противника на берегу Северского Донца в районе Барвенково, создававший угрозу Харькову. Выступ, захваченный русскими, нависал над 1-й танковой армией с севера, нарушая железнодорожное снабжение и давая противнику возможность, развив наступление на Харьков, Днепропетровск и Сталино, сбросить нас в Азов. Ликвидация этой опасности была важнее, чем штурм Севастополя. Предполагались активные действия авиации.

Опасения командования оправдались. Красные, находившиеся в какой-нибудь сотне километров от аэродрома, начали наступление 12 числа. Чтобы не дать русским окружить нашу армейскую группу 13 мая 17-й армия начала перегруппировку и подготовку к контрудару на Изюм.

В 09.30 целой эскадрильей, составленной из нескольких звеньев 3 группы, взлетели для прикрытия наших наземных операций с целью не дать русским бомбардировщикам прорваться в район переброски войск.

Мы ожидали пассивности русской авиации и были готовы завоевать превосходство.

Вылет не оказался напрасным. Вначале истребители противника попытались связать нас боем. Затем показались двухмоторные бомбардировщики. В воздухе началась настоящая мясорубка. Одно звено продолжило схватку, два других бросились преследовать ударные самолеты. Двухмоторники представляли реальную опасность нашим войскам, здесь уж не до милосердия. Нам удалось нарушить их строй и атаковать несколькими заходами. Вражеские машины оказались на редкость живучими. После атаки я неизменно подныривал под противника для разгона и, набирая высоту боевым разворотом, повторял заход. Я видел, как от огня моего Мессершмитта от хвоста русского отвалился огромный кусок, а из образовавшегося проема выпал задний стрелок. Мне удалось проводить его взглядом, несчастный так и не раскрыл парашют, возможно, был убит или тяжело ранен. Но поврежденный бомбардировщик продолжал лететь.

В момент очередной атаки, когда боезапас был на исходе, я подошел слишком близко, и стрелку удалось попасть в двигатель. Даймлер-Бенц задымил, давление катастрофически падало, а температура росла, в кабину стали проникать пары моторного масла, чей запах нельзя спутать ни с чем.

– Черт, скорее всего, пробит маслорадиатор, неужели повторение рокового вылета!

Я вышел из боя, повернув в сторону аэродрома, снизив наддув до минимума, позволяющего хоть как-то висеть в воздухе без снижения. Двигатель затрясло, прибор показывал отсутствие всякого давления, после несколько ударов мотор заклинило, и мне пришлось перейти на планирование, спешно выбирая площадку для посадки. К счастью местность вокруг была ровная. Я выровнял машину, затем зажал ручку между ног, подобрав их под себя, и уперся руками в обводы фонаря. Самолет, ломая винт, плюхнулся в неглубокое болотце. Целый и невредимый, я был подобран солдатами 17-й армии и во второй половине дня вернулся в часть, потеряв второй самолет за четыре боевых вылета.

В этот день, уже без меня, эскадра совершила множество вылетов, некоторые пилоты по три раза вылетали на бои с противником. В результате было одержано шестнадцать побед, из которых двенадцать самолетов уничтожено летчиками нашей группы. Только мой ведущий хауптман Эрих Фридрих сбил два ЛаГГ -3 и один Ил-2. Потери эскадры составили семь самолетов, из них – четыре, включая и мой – потери третьей группы, погибло два пилота, один был ранен. Господство в воздухе от Сталина до Харькова было завоевано, и теперь наши бомбардировщики могли беспрепятственно наносит удары по стрелковым дивизиям и танковым корпусам противника. В течение нескольких последующих дней люфтваффе остановило наступление южной ударной группировки противника, прижав русских к земле, опасность была ликвидирована.

Новый самолет закрепили за мной только 16 мая. Этот день выдался богатым на всяческие события. Поступило сообщение о взятии Керчи нашей пехотной дивизией, а на аэродром прибыл новый командир 77 эскадры майор Голлоб. В этот же день я был награжден Железным крестом 2-го класса за проявленные храбрость и героизм при собственном освобождении из плена. Представление сделал Уббен еще в Харькове, а сегодня командир эскадры награждал удостоившихся.

За награждением последовал импровизированный банкет. Пили не много, но с удовольствием, шутили, обсуждали обстановку на фронте, назначение нового командира. Голлоб слыл опытным пилотом – настоящим асом, такие национал-социалисты как командир Уббен приветствовали его назначения, чего нельзя сказать о рядовых летчиках.

– Вот увидите, с появлением этого нациста, любимца Жир Номер Один – толстого дяди Германа, потери возрастут – мрачно бурчал под нос лейтенант Пихлер. будет выслуживаться перед начальством, рискуя нашими жизнями.

Майора Гордона Голлоба я не знал, слышал только, что к нам он прибыл из штаба 54 эскадры, где повышал свою квалификацию как командир и куда прибыл из Рехлина, где участвовал в испытаниях новых модификаций Мессершмитта. До испытательного центра он уже воевал и на западе, и на востоке, имея в совокупности восемьдесят девять побед.

В чем-то Пихлер был прав, пока мы заслуженно отдыхали на банкете, новый командир принимал дела эскадры, назначив вылеты уже на утро следующего дня. Мы не знали, чем предстоит заниматься и каково будет полетное задание в наступившее воскресенье, но подняли нас рано утром с первыми лучами всходящего солнца.