Не контролирующая всю политическую жизнь США властная группировка «Моргана», а какие‑то избиратели, переметнувшиеся к другой партии, привели к власти нового президента и поменяли экономическую политику! Да интересуйся Квигли по- настоящему деятельностью и судьбой этой группировки, он бы наизнанку вывернулся, но раскопал бы историю борьбы «Морганов» за выживание в годы Нового Курса [566]. Но нет, ничего такого на страницах «Трагедии и надежды» мы не находим; экономическая история США и дальше излагается в терминах идеологий и настроений масс.

Практик. Это довольно обычная ситуация для академических ученых, пусть и приобщенных к некоторым властным тайнам. Их дискурс все‑таки создается именно в академической среде (я не исключаю, что именно для того, чтобы оторваться от этого дискурса, Миллс и эпатировал академическую публику), и освободиться от него достаточно сложно.

Теоретик. Таким образом, совершенно очевидно, что группировка «банкиров» как организованное сообщество не представляет для Квигли научного интереса. Вместо нее он видит перед собой институт финансового капитализма, существующий в виде банков, их владельцев и их управляющих, действующих исходя из определенной идеологии. Поэтому для Квигли не так уж и важно, какой конкретно Морган (отец или сын), и Морган ли вообще стоит во главе крупнейшего инвестбанка мира, — важно, что действовать он будет все равно в направлении сохранения «золотого стандарта». Из четырех составляющих описания властной группировки у Квигли присутствуют, и то частично, лишь два (история создания и подконтрольные организации), иерархия подчинения и конкретные операции остались за кадром. Неоднократно сталкиваясь с потенциально интересными вопросами Власти (вроде самого простого — а кто был главным среди банкиров в 1931 году?), Квигли спокойно проходит мимо, продолжая традиционное изложение исторических событий. При всем желании, констатирует господин Смит, мы не можем сказать, что теоретическая модель Квигли требует изучения властных группировок; в своих рассуждениях Квигли прекрасно обходится без него.

Читатель. Погодите‑ка! Если я правильно помню, детально Квигли описал только одну властную группировку, «Общество Круглого стола», да и то у него ушло 20 лет на ее изучение. А вы захотели еще чего‑нибудь и про «банкиров». Может быть, у Квигли просто не было вторых 20 лет?

Теоретик. Понятно, что вторых 20 лет у него не было. Вопрос в том, на что он решил потратить первые 20 лет. Почему заинтересовался этим «Круглым столом», а не теми же «банкирами», чьи уши торчат из‑за каждого куста мировой истории? Если бы инте- pec к властным группировкам диктовался цивилизационной теорией, Квигли должен был подробно написать про Морганов — Ротшильдов. Но нет, теория позволяет ограничиться общими словами. Тогда почему Квигли включил в свою книгу очерк о «Круглом столе»? Пока мы этого не поймем, мы не сможем надежно предотвратить дальнейшие утечки.

Первое упоминание о «Круглом столе» мы находим на 131–й странице книги, в контексте рассказа Квигли об английской идеологии «раскинизма», созданной первым оксфордским профессором изящных искусств Джоном Рёскином [567]:

«Рёскин обращался к оксфордским студентам как к членам привилегированного, правящего класса. Он говорил им, что они владеют величественной традицией образования, красоты, власти закона, свободы, добропорядочности и самодисциплины; но эту традицию невозможно сохранить, и она не заслуживает сохранения, если ее не удастся распространить на низшие классы в самой Великобритании и на неанглийское население всего мира. Если эта благородная традиция не охватит эти два громадных большинства, меньшинство высшего класса англичан в конечном счете будет затоплено невежественными массами, и традиция погибнет» [Quigley, 1966, р. 130].

По Квигли, именно вокруг идей Рёскина о миссии благородного англичанина и начали объединяться некоторые его студенты (такие как Альфред Милнер, Реджинальд Бретт, Альберт Грей, Эдмунд Гаррет):

«…они были воодушевлены рёскинскими призывами и хотели посвятить жизнь расширению Британской империи и возвышению английских горожан как двум частям одного проекта, который они называли ”распространение английской идеи''» [Quigley, 1966, р. 131].

Ну а дальше произошло маленькое чудо — энтузиазм идеалистической молодежи соединился с финансовым и пропагандистским ресурсом:

«Они [последователи Рёскина] оказались успешны в своих начинаниях, поскольку самый известный английский журналист, Уильям Стед, вступил в союз с Родсом. Этот союз был формально учрежден 5 февраля 1891 года [568], когда Родс и Стед организовали тайное общество, о котором Родс мечтал [569] шестнадцать лет. В этом тайном обществе Родс был председателем, Стед, Бретт [570] (лорд Эшер) и Милнер [571] входили в исполнительный комитет, Артур (лорд) Балфур [572], Гарри Джонстон, лорд Ротшильд, Альберт (лорд) Грей} и некоторые другие включены в список "круга посвященных”, а непосредственную работу планировалось вести через внешний "круг помощников” (позднее организованный Милнером в виде Общества Круглого стола). Бретт был приглашен присоединиться к организации в тот же день, Милнер — пару недель спустя; оба с энтузиазмом приняли приглашение… Эта группа сохранила доступ к деньгам Родса и после его смерти в 1902 году, а также финансировалась преданными сторонниками Родса Альфредом Бейтом и сэром Эйбом Бейли… Далее они привлекли к своему делу других друзей Стеда и рёскинитов, таких как лорда Грея и Флору Шо…» [Quigley, 1966, р. 131].