Потери: четыре самоходных орудия, Т-34 – 1 шт., Мк-4 – 1 шт.»[400].

Как выяснилось позже, приведенные в документе цифры потерь по всем корпусам не соответствовали действительности. Но это не значит, что командующий армией и начальник Генштаба не знали реального состояния частей и соединений. Они лично наблюдали за ходом боя, вечером выезжали в войска. Беседуя с комкорами и комбригами и П.А. Ротмистров, и

А.М. Василевский прекрасно понимали, что, по крайней мере, два корпуса армии за несколько часов полностью потеряли боеспособность. Часть командиров бригад докладывали о потерях более 60 % матчасти в своих соединениях, а некоторые вообще не могли ответить, где в данный момент находятся его танки и сколько из них в строю. Так, например, в донесении 29-го тк на 24.00 отмечено:

«5. 31-я тбр… Потери; подбито и сожжено танков Т-34 – 20, Т-70 – 18. В строю – 3, положение и состояние остальных выясняется»[401]. Напомню, что 31-я тбр действовала во втором эшелоне, перед началом атаки в ней числилось 67 танков. Что же говорить о бригадах первого эшелона? Первые, приближенные к реальности данные о выходе из строя танков начали поступать в штаб 5-й гв. ТА лишь к рассвету 13 июля.

Но как бы ни были значительны потери – главным для руководства Воронежского фронта по-прежнему оставался вопрос о приостановке наступления противника. Судя по поступавшей информации из армий, несмотря на ввод в бой сильных резервов, окончательно остановить немцев пока не удалось. Учитывая особо упорное их сопротивление под Прохоровкой, командование фронта решило, что именно здесь враг концентрирует значительные силы и средства, в том числе и резервы. Ну а цель была понятна – окружение соединения обеих армий юго-западнее станции и 69-й А в междуречье Северного и Липового Донца. Четко вырисовывались две основные «болевые точки»: излучина Псёла и участок Ржавец – Щолоково. По донесению А.С. Жадова перед фронтом 52-й гв. и 95-й гв. сд действовали не менее 100 танков, а по докладу П.А. Ротмистровау сел Казачье, Ржавец, Выползовка, Щолоково разведка зафиксировала до 250 единиц бронетехники врага. Хотя в обоих районах прорыв пока локализовать удалось, враг уже создал здесь плацдармы и настойчиво готовится к рывку – расширяя их, переправляя войска. Если эти цифры окажутся верными, хотя Н.Ф. Ватутин в этом сомневался, ситуация может резко осложниться. Как свидетельствуют документы, между 19.00 и 20.00 руководство фронта решило, что 13 июля начатый контрудар будет продолжен. Непосредственно для 5-й гв. ТА и 5-й гв. А А.М. Василевский подтвердил задачу, поставленную в приказе Н.Ф. Ватутина: совместными действиями сбросить эсэсовцев с северного берега и полностью ликвидировать плацдарм в излучине Псёла. Дополнительно 5-я гв. ТА должна была создать непреодолимую оборону юго-западнее и южнее Прохоровки.

Работая с фондами Воронежского фронта, автор пытался собрать данные о том, каклично Н.Ф. Ватутин, по сути один из главных творцов провалившегося контрудара, оценивал ситуацию на главном направлении – под Прохоровкой, к исходу 12 июля и перспективы дальнейшего проведения оборонительной операции. К сожалению, никаких четких суждений найти не удалось. Был обнаружен лишь один любопытный документ – боевое распоряжение № 035/оп Военного совета фронта на 18.40 12 июля 1943 г. Документ посвящен тому, что необходимо предпринять всем командармам для дезорганизации коммуникации и тыла противника. Для нас интересен пункт 2 этого распоряжения, хотя до конца он не понятен:

«В случае обнаружения отхода противника в любое время суток и в любую погоду немедленно преследовать его»[402].

На первый взгляд эти две строки ясно свидетельствуют – командование фронтом предполагало, что в ближайшее время противник может начать отход. Но на кого рассчитан этот оптимизм? Ведь это сугубо боевой документ, он издавался с одной целью – исполнить конкретную практическую задачу. Допустим, Н.С. Хрущев не разбирался в военном деле и, подписывая подобные распоряжения, рассчитывал на знания и опыт командующего фронтом. Неужели действительно Н.Ф. Ватутин всерьез надеялся, что после того как немцы разгромили ударный клин двух гвардейских армий, перебили больше половины бронетехники, которую П.А. Ротмистров ввел в бой, да к тому же еще и сумели продвинуться вперед, они начнут отвод войск? Трудно поверить, что этого не понимали профессионалы. Вероятно, это демонстрация веры и воли к победе, проще говоря – хорошая мина при скверной игре. Хотя, если учесть, что информация от передовых частей до штаба фронта проходила в среднем за 3–3,5 часа, то к моменту подписания этого распоряжения Николай Федорович не имел полной и достоверной картины по всему участку фронта, в том числе и данных о взятии врагом х. Сторожевого, не было еще разговора и с А.С. Жадовым о прорыве в полосе 5-й гв. А. Поэтому нельзя исключить, что он искренне верил – ситуация в ближайшее время может измениться в нашу пользу.

Известно, что уже во второй половине дня 12 июля суть произошедшего на Воронежском фронте по нескольким независимым каналам информации была доложена И.В. Сталину. И он, хотя и в общих чертах, знал о драматических событиях под Прохоровкой. Верховный был крайне раздосадован случившимся и не понимал, что же происходит. Фронт получил из резерва огромные силы: два отдельных танковых корпуса, танковую и общевойсковую армии, в общей сложности более 120 тысяч человек, более 800 танков. И все впустую, немцы продолжают двигаться вперед и громят наши армии.

Похоже, он был крайне недоволен не только руководством фронта, но и начальником Генштаба. С первых дней вражеского наступления маршал находился в войсках фронта как представитель Ставки и нес персональную ответственность за происходящее. Как вспоминал начальник штаба Воронежского фронта С.П. Иванов, еще 6 июля И.В. Сталин отдал распоряжение о том, чтобы А.М. Василевский лично занимался приемом подходящих резервов и организацией их ввода в бой. Таким образом, итоги контрудара можно, в известной степени, расценить и как результаты его деятельности, что и не замедлил сделать И.В. Сталин. Уже утром 13 июля как представитель Ставки на Воронежский фронт прибыл Г.К. Жуков.

Но справедливости ради следует отметить, что нередко в решениях Верховного ясно просматривался субъективизм. Интересные в связи с этим воспоминания оставил адмирал флота И.С. Исаков:

«Я много раз на протяжении ряда лет своей службы убеждался, что Сталин действительно имел великолепную информацию по разным каналам: по линии партийных и советских органов, по линии НКВД и по линии разведки. Бывало часто так, что мы еще только собирались о чем-то информировать, а он уже знал о случившемся. Например, в случаях крупных авиационных аварий, морских аварий, различных происшествий на крупных объектах в армии. Соответствующее начальство, понимая, что как ни неприятно, но надо об очередной аварии или происшествии доносить, составляло донесения в предварительной форме. Скажем: «Произошла воздушная катастрофа в таком-то районе, причины выясняются и будут доложены». Или: «Произошло столкновение кораблей, создана комиссия. Размеры аварии и количество жертв выясняются».