Сигнал «Внимание» подал Грезин, направляющий группы — упали, укрывшись за окученные рядки виноградника.

— Что у тебя?

Сержант показал на дозор — ясно, Комков уперся в проблему. Надо решение командира.

— Так, Грезин — старший, Волик — со мной. Тишина.

Царапая руки колючей лозой (и лицу досталось), мы с Воликом двинулись к дозору. Почти добрались до него. Вспышка! Под ногами качнулась земля. Тишина всколыхнулась «бухнувшим» взрывом, ткнувшим ударной волной по спине.

— Что случилось, «броня», прием?

В наушниках помехи с меняющимся тембром шума.

— «Броня», ответь «17-му».

Сквозь шипение я все же услышал Воронина:

— «Слон» подорвался! Как слышишь?

— Что у них?

— «Слон», говорю, подорвался!

— Ну и…

— Что и?.. Не слышу!

— Твою мать эту связь! Танкисты живы?

— А… Понял! Сейчас вникну.

Воронин, скорее всего, контужен! Ни хрена не слышит!

— Волик, не отвлекайся от виноградника.

— Я смотрю, товарищ старший лейтенант. Ивашко залег, его не видно.

— Наблюдай.

Через несколько минут Сергей доложил:

— Экипаж контужен, нужна эвакуация — у танкистов, б…ь, с собою нет даже бинтов.

— Окажи им помощь.

— Разберусь, «17». Как обстановка?

«Хорошо, что не сработала танковая боеукладка», — думал я. Детонация снарядов привела бы к страшным последствиям. Сразу же за танковым взводом шли БМД моей роты. Ответить Воронину я не успел — рвануло так, что я не понял, как оказался на земле. Эхо полетело по скалам ущелья.

— Ё… твою м…ь, это еще что? — закричал я в эфир.

— «17», «17», я «23», подорвался командир «слонов».

— Как?

— А х…й его знает! Объезжал подорванную «коробочку» и подлетел на обочине.

— Где их командир?

— Что? Не понял!

— Где старший танкистов?

— Он и подорвался! Сейчас уточню.

— Убери людей, слышишь меня?

— Да-да, мои за броней.

— Сергей, внимание на виноградник.

— Ни х…я не слышу, кажется, досталось.

— Глаз не спускать с виноградника!

— Понял, понял, — вскричал отчаянным матом Сергей.

Наверное, контужен сработавшей под танком миной.

— Разберись, я жду доклад.

Куда ж смотрели саперы? Второй танк налетает на мину! И танкисты хороши — пустые медицинские аптечки, оказать нечем первую помощь! Темновато и вертолеты будут нескоро. Новый взрыв потряс ущелье. Я прижался к земле, ощущая щекой прохладную сталь автомата. Чья очередь? Кому светлеющее небо востока уже не заглянет в глаза?..

— «17», прием, — в наушнике голос Воронина.

Я не сразу нашел тангенту, чтобы ответить Сергею, но вздохнул с облегчением. Жив.

— «17», я «23», прием.

— Слушаю.

— Третий взлетел…

— Помощь нужна или сам разберешься?

— Что разбираться? Нужна эвакуация.

— Понятно. Бери на себя прикрытие обеспечения и помоги танкистам.

Понимая, что у Курлюка нет времени на доклады по команде (ситуация тяжелая: три подрыва за пятнадцать минут), я решил доложить обстановку командиру полка.

— «Рубин-13», Я «Астра-17», прием.

— На приеме.

— Тяжелые «коробочки» вышли из строя! Три подрыва подряд, помощь экипажам нужна. Посадку «горбатых» обеспечу, прием.

Ответ был длинной тирадой площадного мата, из которого понял: куда я смотрел? Почему танки подорвались на минах? Попытка объяснить по радио, что к подрывам танков я имею очень маленькое отношение, а точнее — вообще его не имею, Семкину показалась малоубедительной. Теряя драгоценное время, я несколько минут выслушивал мат-перемат, при этом в интонациях командира полка угадывалось, что он не на войне, а на полигоне под Псковом. Тем не менее я доложил свое решение:

— «Рубин-13», двумя группами прикрою в пешем порядке, броня обеспечит «ниточку» «кротов» на марше, прием.

— Будь на связи, докладывай.

— Фу, черт, — вытер испарину, — Грезин, вперед.

В светлеющей утренней заре я думал, что лучшим решением будет, если мы отвоюем больше пространства на участке дороги, где работали саперы. Мне надо будет выдвинуться перед отрядом обеспечения движения метров на триста вперед и взять под контроль кусочек маршрута перед колонной. Светлое время позволит более детально исследовать рельеф на пути движения, а пока противник контролировал колонну и взялся за нас по-серьезному. Что будет дальше, никто этого не знал.

— Что у тебя, Комков?

Я был рядом с дозором, до которого мы почти добрались, но начались подрывы танков.

— Товарищ старший лейтенант, виноградник заканчивается обрывом, за ним сухое русло реки. Широкое. Дальше кишлак. На площадке метров в двести мы как на ладони — укрыться негде и нечем. На той стороне перед дувалами сеть арыков, в которых, не исключаю, засада.

— Далеко до обрыва?

— Рядом.

— Давай к нему.

К последним рядкам виноградника мы ползли через кусты. Обрыв. Около трех метров почти вертикальной стенки вниз.

— Дай-ка «ночничок».

Ничего особенного в прибор я не заметил. Посмотрел вправо, где находился Ивашко, — разведчиков не было видно. Вероятней всего, Ивашко размышлял, какой следующий сделать шаг.

— «22», не торопись, изучи русло реки, — сориентировал я Александра.

— Русло-то чисто, а вот дальше…

— Ну?

— На той стороне смущают аккуратно сложенные камни, как будто специально лежат… Не нравится.

— Стоять! Вперед не лезь, наблюдай — подождем «вертушек», а там разберемся, а?

— Мудрое решение командира.

— Подкалываешь, что ли?

— Не-а, «17», себя успокаиваю!

— Ну да!

«Доложу, — подумал я, — командиру полка о сложившейся ситуации с предложением подождать рассвет, то есть выход на кишлак сделать при поддержке вертолетов: местность открытая, риск большой потерять людей.

— «Рубин-13», я «Астра-17», прием.

Так и поступил, доложив Семкину обстановку такой, какой я ее видел и оценивал. Выразил беспокойство о возможной засаде, может быть, сразу нескольких. Нужна, мол, поддержка вертолетов, без которой, с учетом подорвавшихся танков, отряд обеспечения может стать уязвимой мишенью. Семкин реагировал с присущей ему академической командирской грамотностью: