более злыми. Элли относилась к своей работе небрежнее, чем прежде, и за ее упущения обычно расплачивалась Анна. Она мирилась с этим. Но иногда досадовала, что сама накликала на себя неприятности, а о Лондоне ей страшно было и подумать. Элли повезло; все вокруг катились под гору, и только ее вынесло наверх.

Однажды вечером Анна задержалась у Вольгемута позже обычного. Ей надо было подсчитать неоплаченные счета, и она обрадовалась, когда телефонный звонок Гертруды Зимель прервал ее невеселую работу. Гертруда спрашивала, можно ли зайти за Анной, есть важные новости. Она пришла, они отправились в Булонский лес, и здесь Гертруда начала рассказывать.

Доктор Зимель вложил часть своего состояния в предприятие, которое устанавливало повсюду во Франции, главным образом в ресторанах и кафе, автоматы с выигрышами. Опустив монету, можно было с помощью различных крючков выудить выигрыш – флакон духов, плитку шоколада и тому подобное. Но удастся ли что-нибудь выудить – это на девяносто девять процентов было делом случая и лишь на один процент делом ловкости. Между тем автоматы такого рода запретили, и Зимелю пришлось заручиться удостоверениями экспертов, что его аппарат рассчитан на ловкость, а не на удачу; только при помощи этих удостоверений, подкрепленных обильными взятками, ему удалось добиться концессии. Некоторое время дело процветало. И вдруг сенатор Годиссар, у которого были свои автоматы в общественных местах, почуял, что зимелевские автоматы, пользовавшиеся большим и растущим успехом, вредят его интересам. Сенатор без особого труда добился запрещения аппаратов Зимеля. Мало того, Годиссар, человек влиятельный и мстительный, затеял даже дело о подкупе, со дня на день может разразиться скандал, Зимелю угрожает не только разорение, но и высылка.

Что скажешь на это? Молча шли рядом обе женщины. Воздух был влажен и тяжел, вечер еще не наступил, но очертания всех предметов уже расплывались в волнах испарений и сумеречном свете. На газон и деревья Булонского леса меланхолическим покровом ложился туман.

Анна была печальна. Ее угнетало не только горе подруги; в широком гостеприимстве Зимелей ей чудился последний отголосок былой жизни в Германии. Теперь уходило и это. Когда-нибудь должен же быть последний раз.

Они бесцельно шли, попали в маленький зоологический сад. Грустно брели, обмениваясь односложными словами. Сумерки сгущались, аллея, по которой они проходили, не была освещена.

Они остановились посмотреть на слонов. Как допотопные чудища, расплываясь в тумане, стояли исполинские животные на самом краю своих владений, у рва, который отделял их от мира. Их было четверо; каждый из них со странной равномерностью поднимал и опускал одну переднюю ногу в пустоту. Они не могли не знать, что попадут в пустое пространство, они много тысяч раз убеждались в этом и все же невольно вновь и вновь опускали ногу в пустоту, которая вела к свободе. Ритмическим движением поднимали они ногу, все четверо – переднюю правую ногу, и с той же странной равномерностью размахивали хоботом. Так они качались взад и вперед, угадываемые только по контурам, тяжелые и громадные, похожие на тени, серые на сером, в тумане и во мгле. Бесконечно печальна была эта картина, безнадежна. Уныло глядели на нее обе женщины, уныло побрели они домой.

* * *

После успеха «Персов» Анна думала, что дела их, по крайней мере материально, пойдут в гору. Но все опять застыло на мертвой точке, а в последние дни Анна с тревогой видела, что переписка Вольгемута с Лондоном становится все более оживленной. Говоря о своем лондонском коллеге, Вольгемут уже называл его не Симпсоном, не сэром Джемсом, а Джимми и Симпси. И вот наступил день, когда Вольгемут и в самом деле сообщил ей, что договор с Джимми заключен и что в сентябре он переедет в Лондон. Анна с трудом выжала из себя лишь сухое «поздравляю», и тогда он повторил, откашливаясь, без особого подъема свое предложение взять ее в Лондон. Она ясно чувствовала, что он надеется на ее отказ, на то, что она даст ему предлог взять вместо нее Элли Френкель.

Выходит, думала она мрачно, Зепп и Ганс были правы, когда не хотели менять «Аранхуэс» на лучшую квартиру и мадам Шэ – на более дорогую прислугу. Прав был Зепп и в том, что зубами и ногтями цеплялся за свое положение в «ПН». Теперь, значит, будет еще труднее держаться на поверхности. Они обречены навсегда остаться в «Аранхуэсе».

– Надеюсь, вы дадите мне несколько дней на размышление? – спросила она.

– Пожалуйста, пожалуйста, – галантно прогудел доктор. – Но я был бы вам очень обязан, если бы вы как можно скорее сообщили мне ваше решение.

Лишь по дороге домой она до конца поняла, что значило для нее решение Вольгемута. Они останутся в «Аранхуэсе»? Они обречены остаться там? Да они еще рады будут остаться в «Аранхуэсе». Безработица растет. Даже Перейро, человек с весом и благожелательно к ним настроенный, все еще не может достать ей трудовую карточку. Нелегко будет получить новую работу, и, какая бы она ни была, оплачиваться она будет хуже, чем работа у доктора. Другого выхода нет. Зеппу придется идти на все, всячески избегать ловушек Гингольда и держаться за «ПН»; ведь весь их бюджет будет строиться на его заработке.

Нет, нет, нет. Этого она не хочет. Она вдруг поняла, как она горда тем, что до сих пор была опорой для Зеппа и Ганса. Все ее существо возмущается против мысли, что ей придется прозябать в Париже без работы. Этого она не вынесет. Ничего другого не остается: надо переехать в Лондон. Зепп поймет, согласится, она убедит его.

Спокойно и разумно излагает она Зеппу мотивы, говорящие в пользу переселения. Хоть он и потеряет свой оклад в «ПН», но она будет зарабатывать по-прежнему, это гораздо важнее. Дело не только в том, что ее заработок больше, но Вольгемут настолько же надежен, насколько Гингольд ненадежен. Будь это не так, доктор не предложил бы ей поехать с ним в Лондон.

Говоря это, она думает о том, как хорошо было бы для них обоих начать в Лондоне новую жизнь. Все тогда наладится.

Он вернется к музыке, они снова сблизятся. Жизнь опять наладится.

Конечно, она скрыла от Зеппа эти мысли, она не хотела вносить в разговор сентиментальные ноты. Но надежда на лучшую жизнь в Лондоне придает ей силы, она говорит красноречиво, убедительно. После блестящего успеха «Персов» можно рассчитывать, говорит она, что в недалеком будущем он своей музыкой сможет прокормить их всех. Конечно, политическую работу придется оставить, но не говорил ли он сам, что хорошая музыка и