возвращения все вели себя тихо и неприметно, и, завершив приготовления, все еще не до конца понятая, не оцененная по заслугам, элдрен Уорт вместе с двумя приближенными отправилась на север, в Кэннок, чтобы исполнить свое зловещее предназначение.

❦

За короткое время Люцерн со своими сидимами переустроил Кэннок, и система, в которой раньше были только скучные тоннели, приобрела теперь какой-то порочный блеск. А зараза, которую Слово приносит всюду, куда бы оно ни пришло, и которая поселилась в тоннелях Верна, теперь заполнила ходы, норы и гроты Кэннока.

Мэллис, всегда внимательная к нуждам Люцерна, как к своим собственным, следила за переустройством этого места и оборудовала Люцерну жилище в центре южной окраины Кэннока, достаточно близко к помещению общины, где кроты собирались вместе, чтобы посмотреть и послушать, что происходит.

В Верне она привыкла к тайным ходам и укромным местам для подслушивания и велела прорыть такие же в Кэнноке. Мало что происходило в системе без ее ведома; обо всем докладывалось Люцерну и о многом Терцу.

Так в Кэнноке, как и в Верне, появилось страшное место, о котором кроты предпочитали не говорить.

Оно находилось у подножия склона к востоку от Кэннока, где протекали подземные воды и где они вымыли несколько полостей — глубоких, сырых, неуютных, с гулким эхом. По указанию Мэллис их углубили и замуровали таким образом, что получились камеры, где удобно было держать кротов. Единственное, что не могло здесь послужить причиной смерти узников, — это жажда, так как вода капала и сочилась повсюду, образуя вязкие лужи и грязные ямы. Это место так и назвали — Ямы, и это слово напоминало всем, кто слышал его, что отсюда так же трудно выйти живым, как из Бернских Клоак.

Ямы располагались на разных уровнях. В нижних тоннелях всегда было холодно и сыро, потому что их периодически заливало водой, когда снаружи лили дожди, и тогда внизу все заполнял рев несущейся воды. Воздух в глубоких камерах был затхлый, свет в них не проникал. Крот, заключенный в такие камеры, был обречен на постоянную темноту, а единственными звуками, проникающими сюда, были угрожающий рев воды да шарканье лап, когда узникам приносили какую-нибудь вонючую еду.

Несколько верхних камер были сравнительно благоустроены, и те, кого ненадолго заточали в Ямы, не догадывались о страхах и мучениях кротов во мраке и безмолвии нижнего уровня.

В Ямах заправляли всеми делами трое: Мэллис, самая могущественная из всех, Друл, отвечающий за служащих здесь гвардейцев, и Слай, который дотошно записывал все о заключенных, но никогда надолго у них не задерживался.

Ямы служили трем различным целям. Во-первых, для наказания кротов Слова, замеченных в легкомыслии, лености и святотатстве. Во-вторых, там пытали тех, кто обладал нужными для Люцерна и его слуг сведениями. В-третьих, сюда надежно упрятывали кротов — главным образом последователей Камня, — которые хоть и не были осуждены, но могли пригодиться на что-нибудь в будущем, а пока им лучше всего было исчезнуть.

«Исчезнуть» — поистине очень удачное слово, поскольку один Слай знал имена всех узников и камеры, где они размещены, и если он допускал описку — а он их допускал — или терял интерес к кроту, этот крот исчезал в буквальном смысле этого слова, ему оставалось лишь умирать в темноте и заброшенности.

К ноябрю Ямы уже вовсю использовались, и их мрачные тоннели наполнялись стонами узников, которые кричали от боли, кашляли и истекали кровью. Заключенные в Ямы кроты зачастую теряли рассудок. Друл, застенных дел мастер, вскоре обнаружил — на собственном опыте,— что длительное пребывание в Нижних Ямах приводит к умственному расстройству. Как правило, это происходило за двенадцать дней, но некоторым хватало и восьми. Угроза перевести вниз безотказно действовала на тех, кто уже побывал там раньше и испытал все тамошние кошмары.

Постоянная темнота, гнилая пища, реальная угроза утонуть наводили на кротов больший ужас, чем любые пытки, вызывая страшные галлюцинации и заставляя почувствовать эти пытки явственнее, чем если бы их вершил палач.

Верхние Ямы всего лишь отнимали свободу, не причиняя большого вреда здоровью. Но даже и здесь было место, скорее похожее на обычную комнату, чем на камеру, где некоторых кротов жестоко пытали; туда легко могли проникнуть такие кроты, как Люцерн и Терц, не омрачая себе настроение созерцанием ужасов нижних уровней.

Насколько Люцерн был посвящен в происходящее там? Мэллис все знала — ведь она не была ни слепой, ни глухой, часто посещала Верхние Ямы, а при случае и Средние. Зачем она ходила туда? Одно слово: пытки. О, это она любила!

И все, все делалось именем Слова. Впрочем, нужно сказать, что приговоренный к Ямам крот или кротиха по существу кротом больше не являлся. Именно этим можно объяснить, почему гвардейцы, которые у себя дома в Кэнноке беспечно играли с детьми и любили подруг, вернувшись после отпуска или перерыва в Ямы, снова становились монстрами. И все же в глубине души они чувствовали вину — иначе как объяснить, что они никогда не упоминали о Ямах?

Мы бы тоже обошли вниманием это место, но не можем. Один из знакомых нам кротов, точнее, кротиха, которую мы уже успели узнать и полюбить, попала туда.

Бетони. Дочь Сквизбелли. Сестра Брамбла, названая сестра Хеабелл и Уорфа. Бедная Бетони! Страдалица Бетони! К ноябрю она была едва жива.

Через несколько часов после столкновения с дозором, в котором находилась Бетони, Мэллис уже точно знала, кто попал ей в лапы. Не теряя времени даром, она направилась в Эшбурн, а оттуда в Кэннок, чувствуя, что потрудилась на славу.

Бетони была уже чуть жива, когда попала в Ямы, так как в пути Мэллис вырвала у нее много сведений путем жестоких пыток и издевательств.

Мэллис открыла Люцерну источник своих удивительных сведений о том, что Уорф и Хеабелл — его брат и сестра и что они живут в Биченхилле, однако сделала она это тогда, когда раздразнила Люцерна и у того разыгралось любопытство...

— Да, Господин, еще кое-что. Сегодня у нас необычный пленник. Ты наверняка захочешь повидаться.

— Так давай же его сюда.

— Ее — и лучше тебе самому пойти к ней, — сказала Мэллис. — Едва ли она в том состоянии, чтобы далеко ходить. Поранила лапки.

Она тут же отвела Люцерна в Верхние Ямы, где Друл и отвратительного вида тюремщица сидели уставившись на какую-то молодую кротиху. Люцерн увидел, что она еще жива, хотя вся истерзана. Четыре когтя на одной ее лапе и два на другой были