– Врать нехорошо. Мой муж поверил в то, что вы сказали, поэтому и мне приходится верить. Все равно я его брата никогда не видела. Вот, посмотрите-ка, в прошлый раз на этом самом месте, – она указала на картину с маками, – висел портрет его отца. После того, как вы ушли, муж снял его. Он как-то сказал, что брат больше похож на отца, чем он сам. Портрет снял, а на его место повесил пейзаж – сад, а за ним – море. В этом саду возле клумбы стоит белая скамеечка. Когда я смотрела на эту картину, мне все время казалось, что я в этом саду уже была и сидела на скамеечке. Мне чудилось, что это, может, сад Синкити. Мне хотелось бы показать вам эту картину. Там клумба, вокруг нее – газон, какие-то красные цветочки… Муж, наверное, все понял, поэтому и повесил теперь эти маки. И вот теперь я думаю, что в саду Синкити цветут маки.

– Но я никогда не был у него дома! И не видел его самого уже четыре года. Я совершенно не мог представить, что мои глупости могут иметь такие последствия. Все это иллюзии, расцветшие в саду праздности. Вам следует как-то отдохнуть, что ли…

– Но это какая-то новая мистика!

Асада был школьным приятелем Синкити. Синкити же покинул родительский дом, женившись на какой-то своей деревенской родственнице, которую они в свое время у себя приютили. И его жена никак не была связана со старшим братом Синкити. Кроме этого, Асада не было известно ничего.

Наступила прозрачная осень. Мать Асада целый день приводила в порядок сад. С лампочки посыпалась пыль крылышек какого-то древнего москита. В ту минуту, когда Асада собирался выкинуть из комнаты цветы хаги, откуда ни возьмись у порога появилась жена Андо. Она пришла вместе с нянькой. На руках у няньки был младенец.

Когда они прошли в комнату Асада, мать взяла ребенка к себе на руки. Он спал, укутанный в белую шелковую пеленку.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели на моего ребенка и сказали, похож ли он на Синкити.

– Не понимаю, – удивленно посмотрел на нее Асада. Щеки у нее слегка запали, но цвет лица стал здоровее. Кожа возле уголков глаз была какой-то бугристой. Взгляд прикован к младенцу.

– Не глядите так на меня, смотрите на ребенка.

– Но я не видел Синкити уже очень давно!

– Вы снова лжете!

– Чушь какая-то.

– Я же вам говорила про бурю! Как только родился ребенок, муж выгнал нас из дому. Он думает, что я тайно встречаюсь с Синкити и прижила ребенка от него. А я его и не видела никогда. Но все равно в его словах есть доля правды. Ведь ребенок действительно похож на Синкити. Наверное, я в него влюблена.

– Ваш ребенок на Синкити не похож! Если бы вы с ним жили, тогда действительно была бы возможность сходства…

– Как надоели вы мне со своим здравомыслием!

Она пристально посмотрела на Асада широко распахнутыми глазами. Младенец проснулся и заверещал.

– Баю-бай, – стала она было укачивать его, но тут вдруг расплакалась сама. – Мамочка найдет, кто твой настоящий отец! Мы с тобой обязательно его найдем! А вы, Асада, возьмите меня под руку и отведите к Синкити. Немедленно!

Под ее немигающим взором Асада вспомнил лицо Синкити. И тут он впервые понял, насколько эта женщина и ее ребенок похожи на него.

[1928]

Любовница нищих

Самой большой роскошью, которую она могла себе позволить, был лимон. Поэтому кожа ее была всегда свежей, белой и гладкой. Она разрезала лимон на четвертушки. Из одной выдавливала сок – свою ежедневную порцию. Остальные три бережно заворачивала в тонкую бумагу. Холодный лимонный сок на коже – без этого она не могла ощутить прелесть утра. Минуя мужские глаза, лимонный сок проникал ей в грудь и ляжки.

Поцеловав ее, мужчина сказал:

– Ты приплыла ко мне по лимонной реке. Но, отведав лимон, я захотел апельсина.

– Сейчас, – ответила она и отправилась с пятисэновой монеткой за маленьким апельсином. Теперь она должна была распрощаться с мечтой о лимоне после горячей ванны – в их доме не было ничего, кроме аромата лимона и этой никелевой монетки. Потом мужчина решил очистить низенький столик от старых журналов, но никто не купил их. Потом от нечего делать он засел за многоактную пьесу.

– В первом акте я устрою тебе лимонную рощу. Никогда не видел лимонной рощи, но зато в Кии я видел целую гору в мандариновых деревьях. Ты только представь себе: осенней лунной ночью полюбоваться мандаринами съезжаются толпы народа. Даже из Осака едут. При свете луны эти самые мандарины – точь-в-точь, как блуждающие огоньки. Целое море светлячков. Сказка! А лимон к тому же ярче мандарина. Поэтому лимоны будут светиться еще ярче. Если только на сцене удастся достичь такого эффекта…

– Да-да.

– Что, не нравится? Да, с этими южными романтическими делами меня здесь никто не поймет. Надо сначала в люди выбиться, известность приобрести.

– И почему это всем надо в люди выбиваться?

– А потому, что иначе подохнешь. Впрочем, мне карьера не светит.

– Да не надо никакой карьеры! Что в ней хорошего?

– Вот это у тебя интересная мысль. Возьмем, например, нынешнего студента. Он даже не знает, любит он среду, в которой живет, или нет. А я знаю, что необходимо порушить все основы, и я знаю, что их можно порушить. А эти ничтожества, которые делают карьеру, они тоже знают, что все их основы стоят на песке, но они продолжают карабкаться по своей лестнице. А ведь чем выше забрался, тем больнее падать. И они знают про это, но среда их подталкивает, да и сами они тоже не прочь. Те, кому теперь удается сделать карьеру, – это все сплошь подлецы. Это историческая закономерность. Такой, как я, – нищий пессимист – это тоже устаревший тип. А вот такая, как ты, – бедная, но со светом в глазах – это что-то новенькое.

– А что я? Я просто любовница нищего. Мужчине надо делать карьеру, вот все вы о ней и думаете. А женщины – женщины делятся всего на два типа: любовница нищего и любовница богача. Вот и все.

– Ну, это уж чересчур.

– Но сам-то ты точно карьеру сделаешь. Не веришь? У меня глаз наметанный, я как бог все наперед вижу, никогда в мужчинах не ошибаюсь. Точно сделаешь.

– И тогда тебя брошу?

– Так и будет.

– Тогда ты не должна хотеть, чтобы у меня