– Что я должен знать? – поднял он взгляд на Князеву. Может быть, не понимал, может быть, оттягивал момент чтения.

– Кое-что важное. – Ольга, казалось, собралась, и голос ее стал четким, даже несколько жестким. – Я не хочу, чтобы ты думал, будто она тебя винила бы… Или что она, пользуясь терминологией Никиты, твоя судьба, и ты ни с кем не сможешь быть больше счастливым.

Дэн удивленно взглянул на девушку.

– Ты можешь притворяться крутым и сильным, но ведь я знаю, что это груз на душе, – продолжала она. – С ним тебе трудно будет быть счастливым. У меня ведь было также, – вдруг страстно заговорила она, и во взгляде ее светлых глаз мелькнуло что-то знакомое Денису – он видел это в зеркале не раз, – я тоже себя винила. Она, такая хорошая, ушла, ушла со своими мечтами, целями, талантами, а я – такая плохая, которая ничего никогда не ценила и не хотела, осталась. Я пыталась быть, как она, но у меня ничего не выходило. До меня было сложно достучаться. – Она в подтверждение своих слов даже постучала костяшками пальцев по деревянному столу. – Это уже потом пришло, и мне помогли. А я хочу теперь помочь тебе.

– Мне? – переспросил парень и вновь принялся осторожно переворачивать страницу за страницей. Он не читал пока сами стихи, только лишь заголовки, боясь погрузиться в написанное, как в холодную воду. Один из них со странным названием «Письмо росы» вдруг напомнил Дэну обрывки чудного странного сна.

– «Письма росы»? – спросил он.

– Инна так себя в шутку называла. Инка-росинка.

Синие глаза заскользили по неровным столбикам стихотворения.

Не вини меня, если я уйду,

Ведь любые тучи уходят с неба.

И любые камни идут ко дну.

Да и человек – то ли был, то ли не был.

Не вини себя, если вдруг поймешь,

Что меня ты больше встретить не сумеешь.

Ведь однажды ты все равно уйдешь,

А я это сделаю за тебя – быстрее.

Это выбор мой, тут виновных нет,

И не надо слез, грусти и печали.

Как роса уйду, проводив рассвет,

В мир, где навсегда песни замолчали.

Стихотворение было длинное, и он читал сначала его, а после принялся читать «Письма росы» с самого начала, внимательно разбирая строчку за строчкой. Стихотворений было не много – около пятнадцати, но когда Смерчинский закрыл тетрадь, было уже темно, закат уже давно окончил свое представление, и Ольга предусмотрительно включила торшер, дарящий теплый неяркий свет.

– Все? – тихо спросила она Дениса и поставила перед ним новую кружку с душистым чаем.

Смерч не изменился в лице, желваки не ходили по скулам, зубы не сжались, не появилась гримаса отчаяния или боли, а в глазах не стояли слезы. И не было в их выражении пустоты или обиды и отчаянной ненависти, направленной на самого себя. Его лицо было спокойным, но было в нем что-то еще, то, что бывает у человека, который только что решил сложную задачу, над которой долго бился.

– Денис, скажи хоть что-нибудь? – попросила встревоженная реакцией парня Ольга. Она ждала всего, что угодно, даже слезы, но Смерчинский вновь удивил ее.

– Спасибо, – ответил парень.

– И… все?

– Оля, – улыбнулся он. – В этом слове очень много. Я… Давай помолчим? Мне тяжело говорить.

Какое-то время в доме пела свою песнь тишина. Но спустя некоторое время Ольга все же нарушила ее, видя, что ее друг пришел в себя.

– Инна любила тебя, и ты ее любил, но это была, скорее, юношеская любовь, ты же понимаешь это, да? Когда на все наплевать, когда страсть, когда голова кружится и колени подгибаются… – сказала девушка, и с каждым словом ее голос становился все более и более громким и уверенным. – Она… У вас ничего бы все равно не вышло. Я знала ее, как никто другой, хоть мы и разные. И вы тоже слишком разные.

Дэн как-то странно улыбнулся, опустив голову – невесело, но словно в протест словам девушки.

– Я знаю, что вы искренне друг друга любили. Что ты по-настоящему ее любил, – продолжала Оля, заметив жест парня и сделав упор на местоимении «ты». Ей было сложно все это говорить, но она знала, что должна сделать это. – Кто-кто, а я это все знаю. И еще знаю, что ты не согласишься, если я скажу, что у тебя была глупая влюбленность, или играли гармоны, поэтому ты был с Инкой. И я не соглашусь.

Смерч прикрыл глаза в знак согласия, но ничего не сказал, а Ольга продолжала:

– У тебя было настоящее чувство. И у нее. Она была счастлива, а неискренность счастливыми не делает. Знаешь, вы напоминали мне Ромео и Джулльетту, – она улыбнулась сама себе, вспоминая прошлое. – Из старого фильма Дзеффирелли. Молодые, красивые, пылкие, безумно влюбленные. Я даже ревновала ее к тебе. О, Боже, я никогда не думала, что буду разговаривать такими словами, – усмехнулась она и продолжила: – Вы бы были вместе, даже если наши родители враждовали, как Монтекки и Капулетти. Но вы были вместе, не замечая, какие разные. В юности эта «разность» не имеет значения, ничего не имеет значения. Просто это такой возраст. А потом… Став старше, вы бы это поняли. Ты бы это понял. А Инна уже начала понимать.

Она взглянула на парня – он глядел в одну точку, внимательно слушая ее.

– У вас ничего бы не вышло, – повторила она. – Я сначала не желала признаваться в этом и даже хотела, чтобы ты в память о моей сестре всегда был один, чтобы страдал, но потом… Потом, со временем я стала понимать, что это неправильно. Что я мыслю неверно. Я перечитывала ее дневник и в какой-то момент ясно осознала – Инка понимала, что у вас нет будущего. Ну, Денис, пожалуйста, посмотри на меня, я говорю все это не просто так, хотя понимаю, что тебе тяжело. И мне тоже.

Их взгляды встретились, Оля вздохнула и продолжила:

– Я знаю, что она до ужаса ревновала тебя. Боялась, что тебя могут охмурить другие девчонки. Что ты найдешь кого-то лучше, чем она. И Инка хотела, чтобы ты принадлежал только ей. И она с трудом сдерживала себя. Через несколько лет ты бы не выдержал такого контроля и психологического давления – так она думала, потому что понимала – по-другому она не сможет. Она писала, что ревность и страх сделали бы свое дело. Твоя свобода стала бы ее ядом. А ее желание спрятать тебя ото всех в клетку – твоим. Инна была и ушла. Она бы все равно ушла. Понимаешь? Так или иначе. Она стала этого желать. Ты ведь прочитал, ты все понял, – горько сказала Оля. – У тебя это были первые серьезные отношения, твоя первая любовь, а у нее – любовь-болезнь, потому что я не знаю, как по-другому назвать эти чувства. И она это понимала. Она измучила сама себя и хотела уйти. Я уверена – там она не боролась. Понимаешь?

– Понимаю, – произнес отстраненно Дэн.

– Рано или поздно ты бы вырос из Ромео. И еще, Денис. Любовь сильнее смерти, – вдруг сказала Князева. – Понимай, как знаешь. Любовь дает силы жить, бороться, а не заставляет… хотеть… уйти, – с трудом договорила она.

Несколько минут и парень, и девушка молчали. И тишину опять разрушил голос Князевой: