Три месяца назад Арфарра и Киссур раскололи зубилом большую нефритовую печать с крылатым псом. Половинка печати была у Киссура, половинка – у Арфарры, и они ставили печать на указах, собирая вместе две половинки.

Киссур наклонился с коня, взял печать, приставил к половинке у себя на груди и стал глядеть, словно выронил душу. Потом он посмотрел на правую руку, плюнул в ладонь и ударил по плевку ребром левой руки. Плевок отскочил вправо.

Киссур выпрямился и вскричал:

– Это ложь! Я вижу, что Арфарра мертв!

Воины Киссура зашептались, а Шадамур обернулся к племяннику и с упреком сказал:

– Вот, – ложь никогда не доводит до добра!

– Слушай, Киссур, – продолжал он, – я не знаю, мертв ли Арфарра, но дело в том, что он действительно вел переговоры с Ханалаем, и уже заключил мир, когда об этом проведал Ханалаев пророк, Лже-Арфарра. Этот самозванец явился в совет с сотней вооруженных людей и сказал Ханалаю: «Если это – настоящий Арфарра, то кто же я?» И он разрушил все планы Ханалая и забрал себе Арфарру, пытать и казнить.

Тут Шадамур замолчал. Киссур глядел на него и поглаживал пальцами рукоять меча, а у пса, бывшего при Киссуре, не то волка, не то волкодава, на шкуре поднялся каждый волосок. Он оскалил рыжеватые клыки и зарычал.

– Этот пророк, – сказал Шадамур, – убивает достойных людей и сеет раздор в нашем стане. Господин Ханалай в ужасе от смерти Арфарры. Он питает к вам величайшее почтение, и если вы перейдете на его сторону, вы вдвоем сможете отомстить за смерть Арфарры и, кроме того, спасете город от разграбления.

Все некоторое время стояли молча. Волкодав лег на землю, прижал короткие ушки, и стал жалобно поскуливать.

– Киссур, – сказал один из дружинников, – Право, мудрость растет из добрых советов! Теперь все последуют путем измены! А ведь ты еще можешь отомстить за Арфарру и спасти столицу.

– Что мне за дело, – сказал Киссур, – если я столицу спасу, а честь потеряю?

Тут Шадамур вскрикнул и зашатался. Киссур думал, что это от досады, но Шадамур упал глазами вниз, и Киссур увидел, что у него из спины торчит стрела, а Сушеный Финик вешает на седло свой лук.

– Сдается мне, – промолвил Сушеный Финик, – что он говорил не затем, чтоб спасти нашу жизнь, а затем, чтобы задержать нас, пока не подоспеет подмога.

Киссур не ответил ему, а соскочил с коня и подошел к Шадамуру. Он обломил торчащий кусок стрелы, перевернул Шадамура и положил его себе на колени. Тот был еще жив.

– Это правда, – прохрипел Шадамур, – беги же!

Но Киссур не пошевелился, и держал Шадамура на коленях, пока тот не умер, а Ханадар Сушеный Финик стоял рядом и кусал губы.

После этого Киссур и его дружинники вскочили на коней и поскакали полями к столице, но не не прошло и пятнадцати минут, как они увидели, что навстречу с холмов спускается облако пыли, и решили, что это войско Ханалая. Киссур повернул на север, обратно. Между тем навстречу им неслась вовсе не конница Ханалая, а просто стадо баранов, на которое набрел один из сообразительных вестников, но когда Киссур понял это, было уже поздно.

Они проскакали около часу, и Сушеный Финик сказал:

– Что мы потеряли в этом напомаженном городе? Нас сотня и еще полсотни, а в такие времена, как сейчас, десять человек могут захватить деревню, и сто – город. Почему бы нам не ускакать в Иниссу и не создать там новое княжество?

– Скачи, – ответил Киссур.

Они проехали еще немного, и все заметили, что Киссур едет к храму Исии-ратуфы, куда три дня назад ушла Идари. Сушеный Финик поскакал вперед и через полчаса вернулся.

– Там засада, – сказал он. – Что ты предлагаешь делать?

Киссур подумал и сказал:

– Я не вижу в нашем положении ничего лучшего, чем явиться в лагерь Ханалая и убить там стольких, скольких можно. Вряд ли нам удастся добраться до самого Ханалая, потому что если б это было возможно, я бы это сделал раньше, но мне хочется повеселиться на прощание.

Ханадар Сушеный Финик сказал, что это хорошее предложение, потому что Ханалай, наверное, думает, что Киссур уже удрал из столицы так далеко, как только мог.

Пока они так разговаривали, несколько дружинников, отъехав к лесу, изловили кабана, и теперь они его изжарили и ели. В это время года кабаны питаются зимними горькими ягодами, и мясо их обычно горчит. Если его есть много, то кружится голова и снятся кошмары. Поэтому ранней весной кабанов обычно не едят, но люди Киссура были так голодны, что сожрали бы даже тарантула, будь он ростом с кабана.

Киссур подошел к кормящимся и сказал, что они отправляются в стан Ханалая на охоту и развлечение. Тогда тот человек, который поймал кабана, – а это был храбрый воин и сводный брат Сушеного Финика, которого отец прижил от рабыни, сказал:

– Мы так и знали, что ты это предложишь. И мы посоветовались и решили, что если ты это предложишь, мы уедем на север.

– Дрянь, – сказал Киссур, – как это ты не слушаешь меня! Или ты объелся кабана?

А этот конник, Ашан, усмехнулся и произнес:

– Не всегда человек может слушаться голоса совести, если речь идет о его собственной жизни.

Тут Ханадар Сушеный Финик, услышав такую мерзость, бросился на негодяя с копьем, целя в грудь, и тот бы, конечно, умер, если бы ему не было суждено остаться в живых. Но так как ему было суждено остаться в живых, то Киссур успел перехватить копье, и оно только оцарапало Ашану щеку.

Киссур сказал:

– Кто хочет, может уехать.

И Сушеный Финик и еще девять человек остались с ним, а остальные уехали с сыном рабыни.

На закате беглецов попытались захватить люди Ханалая. Те отбились и ускакали. Ханалаю донесли, что Киссур, в сопровождении ста всадников, бежал к югу, и, чтобы его не изловили, спрятал с перепугу боевое знамя.

* * *

А Киссур ехал весь день и к вечеру выехал к Левой реке. На том берегу начинался лагерь Ханалая. Они поехали, не очень таясь, между лесом и рекой: а на опушке леса сидел заяц и глядел на них черными глазками. Сушеный Финик указал на него Киссуру и промолвил:

– Смотри! Наше войско такое маленькое, что даже зайцы не убегают с нашего пути.

Но тут заяц опомнился и сиганул в лес.

На рассвете поймали человека из войска Ханалая, который нес подмышкой курицу: это был один из тех мальчишек, которых полки усыновляют из жалости. Они моют кастрюли и чистят рыбу, а иногда солдаты употребляют их как женщин. Мальчишка перепугался, увидев Киссура, и сказал:

– Все в войске говорят, что Киссур со своим отрядом поскакал на север, – наверное он попросит убежища у своего отца, короля Верхнего Варнарайна.

Киссур понял, что Ханалай принял тех, кто ускакал с сыном рабыни, за весь его отряд, и усмехнулся. А мальчишка плакал от страха и вертел бедрами, как женщина.