крайне необычной, но прямо-таки уникальной в своем роде договоренности. Поскольку деньги им предлагал не только Гелимер, но и сам Велизарий (от которого, разумеется, не укрылись переговоры тайных вандальских эмиссаров с его «массагетами»), архонт гуннских «федератов» дал представителям обоих противников, как вандальского царя, так и «ромейского» стратига, желавших, каждый, перетянуть его на свою сторону, одинаковый гордый и неожиданный ответ (не показавшийся, странным образом, Прокопию особенно удивительным). Гунны, сказал архонт, суть свободные, вольные внуки Аттилы, не обязанные верностью до гроба ни Константинополю, ни Карфагену, ни «ромеям», ни вандалам. Они сражаются ради добычи и жалованья. Поскольку же более богатую добычу всегда получает победитель, они, гунны, в предстоящем сражении будут, до поры до времени, сохранять вооруженный нейтралитет. Когда же в сражении наметится перелом в пользу вандалов или же «ромеев», они, гунны, присоединятся к победителям, чтобы помочь тем добить побежденных. Итак, тот, кто хочет иметь гуннов на своей стороне, должен постараться не жалеть в предстоящей битве ни себя, ни врагов. Аналогичным было, кстати, поведение маврусиев.

Чем ближе подходил час последней, решающей битвы за Африку, тем яснее проявлял Прокопий свои симпатии (или по крайней мере сочувствие) к вандальскому народу, которому, будучи историком и созерцателем событий на мировой арене не только в настоящем, но и в прошлом, мог безошибочно предсказать его судьбу. Судьбу быть в скором времени рассеянным, развеянным беспощадным ветром истории, подобно столь многим «народам-мигрантам» до него, включая даже народ гуннов, потрясавший, кажется, совсем недавно, при Аттиле – «Биче Божьем», самый мир в его основах… Естественно, впитавший греческую культуру ученый иудей (если верить Бертольду Рубину и Герману Шрайберу, склонным порой чрезмерно, на взгляд автора настоящей книги, уподоблять Прокопия Кесарийского Иосифу Флавию) понимал, что и этот «крутой поворот истории» – явление временное. Что подходит конец германскому периоду в мировой истории. Что наступает время восстановления нормального порядка вещей – возрождения в новом, еще небывалом, величии, мирового господства «Вечного Рима» – венца процесса развития человеческой цивилизации (с точки зрения любого наследника античной культуры). Возможно, новый дух христианства, ожививший, казалось, умершее, гигантское тело Римской империи, внезапно заставил комментаторов происходящего возрождения мыслить, чувствовать и понимать по-новому, более человечно, более гуманно, чем их предшественники (вроде Корнелия Тацита, с бездушным педантизмом перечислявшего многие тысячи убитых варваров, закланных «ромулидами», или, если угодно, «энеадами», во славу римского величия)?

Из послания Гелимера Цазону, направленному из Африки на Сардинию, явствует, что разбитый и, главное, глубоко разочарованный в своих вандалах царь верил во враждебную судьбу, враждебные ему высшие силы. В своем послании он пишет не о Боге, не о Господе-Фройе – эквиваленте Фрауйи готской Библии епископа Вульфилы, но о «небесах», о «небе». Это, возможно, свидетельствует о сложившемся у Гелимера убеждении, что отказ его пращуров от праотеческой религии германцев в ходе длительной миграции по чуждому им миру накликал на них беду – уничтожение, гибель некогда столь великого и мужественного народа. То, что, по мнению автора настоящей книги, было не чем иным, как тщательно продуманной и молниеносно проведенной операцией, казалось Гелимеру, именно в силу его чуждости расчетливому мышлению «ромеев», велением враждебного ему рока, ниспосланного небом на вандалов. Вот что он сообщал через гонца Цазону на Сардинию:

«Отняв у нас тебя и самых славных вандалов (которых сам же Гелимер направил на Сардинию, будто забыв о своем собственном решении, при написании письма! – В.А.), он (враждебный рок. – В.А.) похитил сразу все благополучие дома Гейзериха. Не для того, чтобы вернуть нам остров, ты уехал от нас, но для того, чтобы Юстиниан стал владыкой Ливии. О том, что судьбой это было предопределено раньше, можно судить по случившемуся. Аммата и Гибимунд пали, так как вандалы смалодушничали; кони, верфи, вся Ливия и, более того, сам Карфаген уже в руках врагов. Вандалы бездействуют, променяв своих жен, детей, богатства на то, чтобы только не проявлять в (бранных. – В.А.) трудах своего мужество (вот как глубоко проникла за сто лет червоточина в сердца вандалов, а ведь известно, что Бог обитает лишь в храбрых сердцах! – В.А.). У нас осталась только равнина Буллы, где нас удерживает одна надежда на вас. Перестань же думать <…> о Сардинии, оставь все заботы и со всем флотом возвращайся к нам. Тем, у кого самое главное подвергается опасности, нет нужды заниматься мелочами. Дальше мы будем вместе сражаться с врагами и либо вернем себе прежнее счастье, либо будем иметь то преимущество, что не будем врозь…» (Прокопий).

Последнее сражение, «вандальский Рагнарёк», произошло примерно в тридцати километрах юго-западнее Карфагена (точное место финальной битвы остается неизвестным до сих пор, как, впрочем, и места многих других битв мировой истории, к примеру – Куликовской). Расторопному Цазону удалось возвратить свой экспедиционный корпус с Сардинии в Африку всего за три (!) дня. Очередное подтверждение железной дисциплины и мореходных качеств «элиты» вандальского войска! Только пользы теперь от всего этого было чуть. Ибо Гелимер, радостно, в самых трогательных выражениях приветствовавший возвратившегося брата, сообщив ему, теперь уже из собственных уст, о геройской гибели Амматы, не был вторым Гейзерихом. Очевидно, слишком мягкий по натуре (Гейзерих вряд ли стал бы тратить дорогое время на оплакиванье близких родственников), он был явно не тем предводителем, в котором нуждался вандальский народ в час решения своей судьбы. В остальном силы сторон были примерно равны, если верить подробному повествованию Прокопия, бывшего очевидцем «Рагнарёка». Обе армии были достаточно немногочисленными. У обоих полководцев были проблемы с надежностью некоторых из подчиненных им частей. И у вандалов, и у восточных римлян были свои слабые места. Но верх одержал уверенный в себе и более решительный «дукс» Велизарий.

«Вандальский Рагнарёк» вошел в учебники военной и всемирной истории под названием битвы при Трикамаре (населенный пункт с таким именем или хотя бы развалины такового не обнаружены до сих пор). Прелюдией к нему послужил ряд стычек между передовыми отрядами двух войск, изготовившихся к бою на берегах разделявшей их небольшой реки. Само сражение началось на следующий день, причем ход его был поначалу весьма успешным для вандалов, выстроившихся, на сытый желудок, в боевой порядок и напавших на войска Велизария, когда те готовили себе еду. Странным образом даже энергичный Цазон не воспользовался возможностью развить успех вследствие напавшей на него необъяснимой робости, дав поднятой по тревоге коннице восточных римлян подоспеть на помощь терпящей бедствие пехоте. Тем временем Велизарий вывел в поле главные силы. Гуннские «федераты», выжидали в равном отдалении от обеих армий, ибо, как уже говорилось выше, подкупаемые и переманиваемые на свою сторону как Велизарием, так и Гелимером, решили сохранять нейтралитет и после перелома в