В октябре только пленными Красная Армия потеряла миллион человек! Так к каким выводам можно было прийти на основе таких фактов? Налицо разложение войск противника (число пленных превысило численность англо-французских войск, сражавшихся с вермахтов в 1940 году), потеря техники, восполнить которую, с учетом захваченных промышленных районов, было невозможно. Российская политическая система в 1905 и 1917 гг. оказывалась в глубоком кризисе от намного более слабых ударов.

Итак, Гитлер решил, что пришла пора посылать адъютанта за шампанским…

То, что произошло далее, в каноны обычной войны не укладывается. Лишь тень Наполеона могла рассказать Гитлеру о его состоянии, когда он вошел в Москву и вскоре понял, что победа фатально оборачивается поражением.

Система Советского Союза непонятным образом устояла, более того, власть смогла организовать великую Победу. Вывод советских историков был прост: война доказала преимущество социалистического строя, а 1941 г. был лишь незначительным эпизодом, вызванным преходящими причинами, вроде внезапного нападения. Но даже неаганжированные исследователи прошли мимо другого показательного факта: фашистский режим оказался не менее прочным! Никакие поражения не смогли поколебать его устойчивости. Даже заговор генералов и покушение на Гитлера. Лишь когда вся территория Германии была оккупирована, только тогда вермахт (а вооруженные силы – всегда часть народа и индикатор его энергетического состояния) прекратил сопротивление.

Феноменальная устойчивость политических систем СССР и фашистской Германии резко контрастировала с быстрым падением политического режима во Франции. Означало ли это, что буржуазная демократия уступала по устойчивости и «народности» авторитарным режимам? Собственно, победа Советского Союза сделала социализм столь притягательным, что в симпатиях к коммунистам признавались многие представители интеллигенции Запада. А некоторые даже шли на прямое сотрудничество с советской разведкой.

Если авторитарный строй эффективнее демократического, то как объяснить быстрый крах авторитарных режимов в Италии и Румынии при одновременной устойчивости демократического строя в Финляндии, поколебать который не смогли два военных поражения? А военный успех в двух мировых войнах американской демократии, оказавшейся способной в год-два быстро мобилизовать весь потенциал страны на создание мощных вооруженных сил? Это свидетельствует о том, что ответ следует искать в какой-то иной плоскости.

Наиболее «очевидный» (относительно, конечно) вывод, который следует сделать из событий 1941 г., сравнивая их с 1917 и 1991 гг.: политический режим устойчив, пока его не начинают разрушать изнутри. Поэтому на вопрос: «Было ли крушение Советского Союза (Российской империи, Франции и т. д.) неизбежно?» – исторический опыт дает следующий ответ: «нет», если во главе государства стоят сильные личности харизматического и пассионарного плана, и «да», если у руля оказываются политические деграданты. Тогда, в первом случае, и страшные ошибки поправимы, а во втором – и небольшая «царапина» приводит к гангрене. Хотя, как показывает история со Сталиным, и пассионарий без тормозов способен нанести тяжкие раны стране.

Качество войны зависит еще от того, какое оружие дается солдату, армии, в какой пропорции расходуются верхами средства, собранные с народа.

Танки и авиация были новыми родами войск, но именно они оказали решающее влияние на ход военных действий. Несокрушимость позиционной обороны времен Первой мировой войны осталась в прошлом. Пехота могла держать оборону достаточно долго лишь там, где местность не благоприятствовала танковым атакам.

Танки – оружие наступательное, и Красную Армию готовили к таким действиям. К началу войны танкопарк Красной Армии минимум вчетверо превышал танковые силы вермахта. Причем многие советские машины превосходили немецкие по тактико-техническим данным. Казалось бы, у немцев не было никаких шансов в предстоящем танковом единоборстве. Но произошло очередное чудо. Советские танковые войска потерпели сокрушительное поражение. Открытого боя не мог выдержать ни один механизированный корпус, ни одна танковая дивизия. И такая ситуация длилась около двух лет.

Генерал танковых войск Ф. Меллентин дал следующую характеристику эволюции танковых войск Красной Армии: «Сперва русским танковым армиям приходилось дорого расплачиваться за недостаток боевого опыта. Особенно слабое понимание методов ведения танковых боев и недостаточное умение проявляли младшие и средние командиры. Им не хватало смелости, тактического предвидения, способности принимать быстрые решения. Первые операции танковых армий заканчивались полным провалом. Плотными массами танки сосредотачивались перед фронтом немецкой обороны, в их движении чувствовалась неуверенность и отсутствие всякого плана. Они мешали друг другу… а в случае прорыва наших позиций прекращали движение и останавливались, вместо того, чтобы развивать успех… Нам казалось, что русские создали инструмент, которым они никогда не научатся владеть, однако уже зимой 1942/43 года в их тактике появились первые признаки улучшения… Лишь в 1944 году крупные русские танковые и механизированные соединения приобрели высокую подвижность и мощь и стали весьма грозным оружием в руках смелых и способных командиров. Даже младшие офицеры изменились и проявляли теперь большее умение, решительность и инициативу» (6, с. 248–249).

Прилежный ученик может превзойти своего учителя. И наоборот, учитель – растерять свои достоинства. С 1942 г. германское командование избрало принципиально неверный путь дальнейшего организационного развития бронетанковых войск. Танковые группы стали объединяться с пехотными дивизиями. И хотя стали называться «танковыми армиями», мало отвечали реалиям маневренной войны, потому что за ними закреплялись постоянные фронтовые полосы. Немецкие танковые армии растеряли главное свое качество – оперативно-стратегическую мощь и стали использоваться в качестве затычки при прорывах германского фронта. Лишь в самом конце войны германское командование пошло на создание танковых армий по образцу советских. Они нанесли сильные удары в Арденнах и у озера Балатон. Но было слишком поздно.

Советское командование пошло по пути сохранения мобильности танковых соединений. Танковые армии подчинялись командованию фронтов только на время операции. Фактически же они подчинялись Ставке, которая перебрасывала их туда, где их использование представлялось наиболее целесообразным. С появлением достаточно большого числа танковых армий некоторые из них стали передаваться фронтам на постоянной основе, но никогда танковые армии не имели своих участков обороны. Советские танковые армии в 1944–1945 гг. стали лучшими оперативными соединениями в мире, удар которых вряд ли смогла парировать какая-нибудь армия.

Но и количественный фактор в победе советского оружия также сыграл свою роль. За годы войны СССР произвел 109,8 тыс. танков и САУ, тогда как фашистская Германия за все 12 лет своего существования 50 тыс. (Плюс ее противники США произвели в войну 135 тыс. танков и САУ и Великобритания – 24,8 тыс., из которых несколько тысяч было поставлено в СССР.) Так что Советская Армия воевала всегда имея как минимум двойной-тройной перевес в танках. Другое дело, что колоссальные потери от плохого их использования до 1943 г. быстро приводили к уравновешиванию соотношения сил с противником.