Это даже хорошо, что его сейчас нет. Джереми в последнее время часто капризничает, и мне трудно себе представить, что было бы, если бы у нас было двое детей. Некоторые родители, наверное, правы, когда говорят, что двое — это просто кошмар. Мне и с одним-то бывает нелегко. Кроме того, когда Джереми плачет, шумит или прыгает на кровати, это раздражает Карла, а он отыгрывается на мне. Если я плачу, это тоже действует ему на нервы, поэтому я рада, что он ушел. Когда Карл успокоится, он вернется, а пока я могу без помехи писать свой дневник. Честно говоря, в последнее время я его совсем забросила.

Сегодня мне особенно хочется излить душу, высказать, что́ у меня на сердце. Оно постоянно болит, но не в физическом смысле, хотя и в этом тоже. Есть такое выражение «разбитое сердце». Раньше я думала, что это просто красивые слова. И только после того, как мне пришлось оставить моего сыночка в том страшном доме в Орегоне, я поняла, что́ это такое. Правда, Карл сказал мне, что ребенок родился мертвым, но я почему-то не очень ему верю, хотя я и не слышала, как малыш плачет. С другой стороны, я почти надеюсь, что он действительно появился на свет мертвым, потому что в противном случае я совершила страшный грех, когда убежала и бросила своего сыночка. И ЗА ЭТО Я БУДУ ВЕЧНО ГОРЕТЬ В АДУ! С тех пор прошел год, но я думаю об этом, почитай, каждый день. Можно даже сказать — у меня это что-то вроде навязчивой идеи.

Иногда я спрашиваю себя, что, если Карл ошибся (или солгал) и мой сыночек был жив, когда мы убежали из того дома в Голденбранче? Что, если его нашел какой-нибудь коп? Где теперь мой мальчик? Что с ним? Хорошо ему или плохо? Поместили ли его в приют или отдали на воспитание каким-нибудь хорошим людям?

А еще я думаю — вдруг мы когда-нибудь столкнемся на улице или в магазине и не узнаем друг друга? Правда, я могу его узнать, если он будет хоть немного похож на Джереми. Еще у него могут быть такие же светлые волосы, как у меня, и такие же глаза…

Ну вот, опять!.. Зачем, зачем я снова мучаю себя? Для меня настоящая пытка думать о том, как он выглядит, кем он станет, когда вырастет, каким будет человеком…

Конечно, я думаю об этом и когда гляжу на Джереми. А еще я думаю о том, что жизнь, которую мы вынуждены вести, мало подходит для младенца, но… но я предпочла Карла. Я сама сделала выбор. Моему сыну остается только жить той же жизнью, что и его родители. И если бы мой второй сын выжил, он тоже жил бы так же, как мы. Думать об этом, конечно, очень грустно — почти так же грустно, как сознавать, что бедняжка умер еще до того, как успел сделать первый вдох.

А он, скорее всего, умер. Вряд ли Карл мог поступить со мной так плохо и сказать, что мой ребенок умер, если на самом деле он был жив.

В общем, где бы он сейчас ни был, на земле или в раю, я молюсь, что его душа пребывает в покое и радости. Сама я за всю жизнь не знала ни мира, ни покоя и, видно, уже никогда не узнаю. Не узнаю, даже когда для меня все закончится.

— Я не прочь выпить. Ты будешь?

— Конечно!

— Все что угодно для очаровательной леди. К тому же отель платит… — Доусон достал из мини-бара две бутылочки бурбона и вылил виски в бокалы. — Каждый раз, когда в твоем номере кого-нибудь подстрелят, гостиничная администрация делает все, чтобы компенсировать тебе неудобства, — пояснил он. — К тому же те, кто управляет этим отелем, наверняка чувствуют себя виноватыми, потому что мне так и не принесли сэндвич, который я заказывал.

Когда Карла увезли, Доусона и Амелию долго допрашивал Кнуц. После звонка Хедли он распорядился срочно проверить все больничные камеры наблюдения, а несколько агентов отправились предупредить об опасности Доусона, который не отвечал на звонки по мобильному и не брал трубку установленного в номере аппарата. В вестибюле гостиницы их, однако, встретили двое полицейских, которые подтвердили, что Доусон находится у себя в номере с Амелией Нулан.

Кнуц долго не решался прервать их романтическое свидание, но когда ему доложили, что дежурный администратор видела лысого старичка с букетом цветов, который вошел в отель и направился к лифтам, он немедленно объявил тревогу и вызвал полицейский спецназ.

Пока полиция, соблюдая все меры предосторожности, эвакуировала проживающих на этаже клиентов, несколько агентов ФБР проникли в номер, смежный с комнатой Доусона, и, воспользовавшись подслушивающими устройствами, установили, что произошел захват заложников. Сразу после этого на этаж поднялась штурмовая группа в тяжелом снаряжении, а на крыше соседнего с отелем здания заняли позиции снайперы. Как только Карл оттолкнул от себя Амелию, прозвучали выстрелы — и все было кончено.

Когда полицейские, фэбээровцы и представители прокуратуры уехали, управляющий отелем предложил Доусону перебраться в другой, самый лучший номер, какой только имелся в его распоряжении. До пяти звезд новый номер, правда, недотягивал, но все же был не в пример удобнее. В нем, в частности, была гостиная, которую отделяли от спальни высокие «французские» двери, да и обставлен он был лучше. Отказываться Доусон не стал, благо багажа у него было совсем немного, и теперь они с Амелией любовались прекрасным видом, открывавшимся из широких окон гостиной.

— Ну, твое здоровье!.. — сказал Доусон и, залпом осушив бокал, поставил его на журнальный столик рядом с креслом, в котором сидел. Амелия, которая свернулась клубочком в уголке уютного дивана, потягивала виски небольшими глотками. После всего, что она испытала, это было именно то, что надо: взбудораженные нервы успокаивались, а по жилам разливалось приятное тепло.

Доусон, в отличие от нее, продолжал испытывать беспокойство, но причиной были не недавние переживания, когда они лишь чудом избежали смерти. Он знал, что настало время для решающего объяснения, но понятия не имел, чем оно закончится.

— Теперь, — сказал он, — ты знаешь причину.

Она кивнула.

— А ведь я предупреждал, чтобы ты держалась от меня подальше!

Поднявшись, Доусон подошел к окну вплотную. Номер располагался на самом верхнем этаже, поэтому он отлично видел, что перед входом в гостиницу по-прежнему стоит несколько патрульных машин. Фургоны телевизионщиков здесь тоже побывали, но уехали вслед за «Скорой», которая повезла Карла в больницу. Похоже, репортеры всерьез рассчитывали взять у него интервью, хотя врач и оценивал его состояние как очень тяжелое.

Сейчас Доусон невольно подумал о том, что можно подвести кое-какие предварительные итоги. Опасный преступник, террорист, которого ФБР разыскивало на протяжение десятилетий, наконец-то схвачен. Это, без сомнения, было сенсационной новостью, и он нисколько не сомневался, что как раз в эти минуты представители крупнейших национальных СМИ скупают авиабилеты до Саванны. Возможно, в своих репортажах они вскользь упомянут и журналиста Скотта из «Лицом к новостям», но он надеялся, что никто из коллег не обратит на него слишком пристальное внимание. К счастью для него, никто из спецназовцев не расслышал последних слов, которые он сказал Карлу. Даже Кнуцу Доусон не признался в своем родстве с Уингертом и Флорой. Об этом знали только Хедли, Ева, Амелия и он сам.