Доусон нарочито развратно ухмыльнулся, и Амелия ответила тем же.

— Ну а как насчет других фантазий? — поддразнила она. — Или ты не в состоянии придумать ничего, кроме минета и секса у стены? Позор, мистер Скотт, ведь вы — журналист, писатель. Не ожидала, что у вас окажется такое убогое воображение!

— Черт возьми, мы же только начали, у нас еще все впереди! — Просунув руки ей под ягодицы, он заставил Амелию слегка приподняться. — Только давай не будем торопиться. Вот так… Не спеша…

И он снова поцеловал ее, одновременно погружаясь все глубже. Так же медленно Доусон вышел, потом снова двинулся вперед. Отступил. Атаковал. Снова отступил. Задыхаясь от желания, Амелия негромко застонала, потом прерывистым шепотом произнесла его имя.

— А как… как ты назовешь эту твою фантазию?..

Вместо ответа Доусон полностью погрузился в нее, задержался на мгновение и, целуя Амелию, прошептал:

— Любовью… Как же еще?

* * *

Она лежала на боку, спиной к нему. Ее переполняло довольство, ощущение наполненности и… счастья. Да, счастья!.. Такой счастливой Амелия не чувствовала себя уже очень давно. Может быть, вообще никогда. С наслаждением потянувшись, она согнула ногу и провела босой ступней по его голени.

— А знаешь, что мне больше всего в тебе понравилось? — не оборачиваясь, спросила она.

— Как это — что? — Доусон прижал свой пенис к ее ягодицам. — Конечно же, моя непревзойденная плоть! Как ты, наверное, заметила, Доусон-младший довольно велик. Иногда я сам стесняюсь его размеров.

Амелия рассмеялась.

— А вот и нет, хвастунишка!

— Нет?! — Его голос звучал раздосадованно и даже немного обиженно, и она снова рассмеялась.

— Нет. Больше всего мне понравились твои зубы. Особенно передний, который растет немного криво.

— Чувствую, придется мне обратиться к ортодонту, — притворно вздохнул Доусон. — И выложить кругленькую сумму за керамическую коронку.

— Не вздумай! Он очень… сексуальный.

— Правда? — с надеждой спросил он.

— Честное скаутское.

— В таком случае… в таком случае я рад, что ты так думаешь.

— И еще — твои руки.

— Они тоже сексуальные?

— Они по-мужски большие, сильные и умелые. И, конечно, сексуальные.

— Понятно. — Доусон жестом собственника положил ладонь ей на грудь, и Амелия тихонечко вздохнула от счастья.

— Как ты думаешь, сегодня ночью ты сможешь уснуть?

— Ну, если наши недавние упражнения не помогут мне уснуть, я уж и не знаю, что поможет. — Он игриво укусил ее за плечо. — Кто мог знать, что ты такая… ненасытная?

В ответ Амелия шутливо толкнула его локтем в ребра. Она заметила, что Доусон ушел от ответа, и повторила вопрос.

— Уснуть? Не знаю. Может быть… — Она почувствовала, как он пожал плечами.

— Ты рассказал мне о том, что́ не давало тебе покоя. И теперь, когда ты выговорился…

— Посмотрим. — Доусон обнял ее за плечи. — Просто лежать рядом с тобой — одно это должно помочь мне лучше всяких лекарств.

— Ну вот, еще одна фантазия исполнилась, — сонно пробормотала Амелия. — На самом деле я мечтала спать с тобой в одной постели.

— Всего лишь спать?

— Да.

— Ну, это вряд ли…

— Что ты имеешь в виду?

Его руки — сильные, но удивительно нежные — опустились ей на живот, потянули назад и заставили в очередной раз раскрыться. Спустя несколько секунд он снова был внутри ее. Надежно удерживая Амелию, Доусон начал ритмично двигаться, в нарочито непристойных выражениях описывая, что он чувствует и какое наслаждение получает, когда ласкает ее пальцами и языком. В какой-то момент Амелия с удивлением поняла, что он больше не бранится, а цитирует стихи известных поэтов — выбирая, впрочем, самые эротичные фрагменты. Когда оба оказались на грани очередного взрыва, его голос сделался таким хриплым, что она почти не разбирала произносимых им слов. Его прерывистое, горячее дыхание обжигало ей шею и затылок. Потом она услышала, как он просит:

— Сожми меня! Сильнее!

В следующую секунду его тело напряглось, а каждое движение сопровождалось коротким, хриплым вскриком мужчины, который испытывает не только физическую, но и полную эмоциональную разрядку. Он обмяк и вытянулся рядом с ней; его руки по-прежнему обнимали ее за талию, а губы шептали ее имя как благословение.

Она слушала его голос, пока не уснула, но и во сне ей чудилось, что она слышит, как Доусон зовет ее по имени — Амелия, Амелия!..

Когда несколько часов спустя она проснулась, то сразу почувствовала, что ей не хватает его тепла, звука его дыхания, тяжести его руки на плече.

Приподнявшись на локте, Амелия сонно огляделась по сторонам:

— Доусон?.. Где ты?..

Но в комнате никого не было.

В конце концов Хедли все же удалось уговорить Еву поехать в отель, чтобы немного отдохнуть и поспать «в человеческих условиях», как он выразился. Его состояние значительно улучшилось, Карл больше ему не угрожал, поэтому Хедли считал — ей вовсе незачем проводить еще одну ночь на неудобной раскладушке в его палате.

— Впрочем, услал я ее не поэтому, — сказал он Доусону. — А почему — ты знаешь…

Доусон кивнул:

— Да, знаю. Я тоже приехал пораньше, чтобы вокруг было поменьше людей, и… ну и так далее.

Опершись руками на спинку стула, за которым он стоял, Доусон многозначительно посмотрел на крестного.

— Это ты просил Кнуца не убивать Карла без крайней необходимости?

— Да.

— Тем не менее он был тяжело ранен. Кровотечение, во всяком случае, было довольно сильным.

— Не так уж тяжело, — отмахнулся Хедли. — Одна пуля попала ему в правое плечо, задев верхушку легкого. Ему вставили дренажную трубку, так что дышать он может. Вторая пуля попало в колено… Правда, Карл уже стар, и это тоже приходится учитывать, но мне сказали, что операцию он перенес сравнительно легко. Еще несколько дней Карл пролежит здесь, но как только он немного оправится, его сразу переведут в тюремную больницу и начнут следствие.

На протяжении нескольких секунд Хедли и Доусон пристально смотрели друг на друга. Наконец журналист сказал:

— Мы не можем этого допустить.

— Ты можешь, я — нет, — уточнил Хедли.

— Я тоже не могу.

— Доусон, ты…

— Не могу и не хочу, — упрямо повторил Доусон.

Должно быть, Хедли почувствовал, что крестник настроен решительно и отступать не намерен, поскольку кивнул (правда — с явной неохотой).