Многоуважаемый Алексей Владимирович.

Был удивлен и глубоко огорчен, когда узнал, что Вы на моем письме о созыве Ликвидационной комиссии49 положили резолюцию, чтобы Ильяшенко созвал заседание, потому что сами заняты и быть не можете.

Я просил внести в протокол протест против такого отношения с Вашей стороны к такому важному заседанию.

Уезжаю сегодня и жалею, что не могу Вас видеть. Не знаю, куда Вы переехали.

Позволю себе от души советовать Вам для сохранения Вашего доброго имени немедленно подать в отставку и все дела, документы и деньги передать русскому посольству и имеющемуся при нем комитету о беженцах. Находящиеся вокруг Вас люди несомненно злоупотребляют Вашим доверием и бесстыдно пользуются злополучными остатками казенных денег, о которых ходят самые отвратительные и, к несчастью, небезосновательные легенды. Мне крайне нужны деньги, я не меньше кого бы то ни было другого имею право получить 6-ти месячное жалованье. Но деньги эти зачумленные, и я отказался от своего права. Согласился взять еще 2-х месячное жалованье, только чтобы не ставить в неловкое и тяжелое положение других членов бывшего Совета обороны, безусловно сейчас нуждающихся.

Еще раз выражаю мое искреннее сожаление, что не могу с Вами лично поговорить и попрощаться. Еду в Париж. Найти меня там можно будет через посольство или по адресу И.И. Фундаминского: Paris, 1 rue Chernoviz.

Мой привет Антонине Васильевне.

От души желаю Вам всякого добра.

П. Рутенберг

Многоуважаемый Константин Яковлевич.

Посылаю Вам окончательную редакцию протокола вчерашнего заседания за моей подписью. Некоторые из сделанных Вами поправок не считаю возможным вносить, п ч мы не можем связывать Серафимова в персонале в лице казначея или кого бы то ни было другого из лиц, работающих сейчас у нас.

Прошу Вас один экземпляр протокола (копию) за Вашими подписями передать подателю сего А.Д. Коварскому, который ее мне вручит в Париже.

Примите уверение в совершенном уважении.

П. Рутенберг

NB Прошу Вас передать Коварскому также первоначальный экземпляр протоколов за моей подписью подателю его.

Многоуважаемый Петр Моисеевич,

Т.к. только 24 мая под расписку передано мне Ваше письмо со 2-м экз протокола, пересылаю Вам пакет этот не через г. Коварского, а через г-жу Эльяшеву.

A.B. Шварц выработал проект ликвидации управления, вполне, на мой взгляд, приемлемый, и потому постановление нашей комиссии является в общем запоздалым и важно лишь как некоторый исторический документ.

Сидим и ждем у моря погоды. Имею итальянскую и чешскую визы, но думаю пока сидеть в Халках до выяснения вопроса с Одессой, взяв которую, Григорьев50 подчинился Деникину (впрочем, это слухи), как с Петроградом.

Крепко жму руку.

Ваш К. Ильяшенко.

С этим Рутенбергом мне пришлось встретиться в совершенно иной обстановке. Перед эвакуацией в апреле 1919 г. Одессы французскими войсками при командующем русскими войсками, вынужденными ввиду отхода французов также оставить Одессу, генерале Шварце был образован совет обороны города, в состав которого входили: заведующий гражданским управлением Андро, министр финансов Добровольческой армии Бернацкий, управляющий контролем Ильяшенко и… Рутенберг. При оставлении Одессы я был, неизвестно почему, кооптирован в состав этого совета и оказался, таким образом, коллегой Рутенберга, и что самое удивительное, во многом сходился с ним во мнениях (Гурко 2000/1939: 413).

Вскоре после нашего приезда в Одессе стала чувствоваться недостача съестных припасов, в особенности хлеба. Французское командование опубликовало объявление, что скоро прибудут суда с достаточной провизией. О том же оповестил русскую часть населения Р. Однако через два дня получился от высшего командования приказ немедленно эвакуироваться. Причиною тому послужила успешность большевистской пропаганды в рядах французских войск.

Ко мне позвонил Р: «Я исходатайствовал пароход для эвакуации русской части населения. Народу набралось много, но я оставил особую каюту для Вас и Вашей семьи, приезжайте немедленно»53.

– Спасибо за заботу, но никуда не уеду: мне опротивело постоянное бегство из Мекки в Медину и обратно.

– Большевики Вас расстреляют!

– Расстреливать меня не за что. А если моя смерть доставит им удовольствие, утешусь мыслью, что не только моя жизнь, но и смерть оказались полезной54.

– Р был настойчив – и после второго пароходного гудка послал за мною своего адъютанта. Я его не очень любезно отшил.

Пароход отшвартовался. Как потом рассказывали, публика осмелела, стала неумеренно пить и есть. Р вежливо оповестил их, что он вынужден ввиду неизвестности – удастся ли скоро найти безопасную от большевиков гавань, рационировать продукты и напитки. Он выслушал в ответ: какой-то жидюга нахально распоряжается их добром.