В конце концов Николаю удалось убедить Ирода в бессмысленности рисковать жизнями множества людей, собравшихся посетить театр в Праздник труб, благо и сам Аристофан был решительным противником любого кровопролития и сторонником мира. Ирод помрачнел. В глубине души он понимал, что публичным наказанием заговорщиков ничего евреям не докажешь, поскольку всё, что бы он ни делал, вызывает с их стороны активное неприятие. Это разозлило царя.

С наступлением дня Праздника труб он приказал оцепить театр и тщательно обыскивать всех стекавшихся туда зрителей. Без труда и излишнего шума все десять заговорщиков, включая слепого бунтаря, были схвачены и обезоружены, после чего доставлены к Ироду. В присутствии бледного Николая Дамасского Ирод вызывал их по одному и допрашивал. Никто из заговорщиков не раскаялся в затеянном преступлении против царя и его высокочтимого гостя и не выказал ни малейшего страха перед неизбежным наказанием, а слепой даже выступил с речью, в которой объяснил мотивы, побудившие его принять участие в заговоре:

– Говорю ли я, Ирод, с тобой одним или здесь присутствуют посторонние? – спросил он.

– Здесь, помимо меня, присутствует мой друг и историк Николай Дамасский, – ответил Ирод и, не заметив в лице слепого никакого движения, добавил: – Если тебе это имя о чем-нибудь говорит.

– Говорит, – подтвердил слепой, глядя в пространство невидящими глазами. – Тот, кого ты называешь своим другом и историком, мой злейший враг, и я сожалею, что он будет продолжать жить в то время, когда меня не станет.

– Ты с кем-то меня путаешь, – взволнованно произнес сириец. – Я не причинил зла ни одному человеку в мире и молю богов, чтобы они и впредь удерживали меня от всякого зла.

– Это тебе только кажется, что ты не причинил никому зла, – сказал слепой. – На самом деле все историки – суть зло, поскольку мнят себя носителями истины, тогда как истина открыта одному лишь Предвечному. Но я намерен говорить не с тобой, ничтожнейший из ничтожных, а с тем, кто полагает себя царем. Ты еще здесь, Ирод?

– Я здесь и продолжаю слушать вздор, какой ты несешь, – сказал Ирод. – Если тебе есть что сказать по существу обвинения в заговоре, которое выдвинуто против тебя, то говори.

– Есть, Ирод. То, что я намерен сообщить тебе, есть истина, которую моими устами сообщает тебе мой Бог. Слушай же и не смей меня перебивать. Тебя, наверное, удивляет, почему я, слепой от рождения, решил убить тебя? Отвечаю: потому, что решение это продиктовано намерением поднять против тебя дух в моих товарищах, подобно тому, как мой дух против тебя возвысил Сам Предвечный. Я не выказываю раскаяния в деле, на которое подвиг меня Господь, как не выказал сопротивления твоим стражникам, когда они обыскали меня и отобрали у меня мой кинжал. Ты, конечно, можешь возразить на это, что я, слепой, пустив оружие в дело, мог поразить не тебя и не твоего друга, а кого-либо из праведников, оказавшихся по недоразумению или ошибке в построенном тобой языческом капище, которое ты называешь театром. Но у меня и на это твое возражение есть ответ: мой кинжал направляла рука Господа, и ни один праведник не пал бы от него по той просто причине, что все праведники в великий Праздник труб слушают на площадях закон Моисеев, а не посещают такие гнусные места, как твой театр. Давая клятву Предвечному поразить тебя, я не искал для себя выгоды, равно как не руководствовался соображениями отомстить тебе за твои бесчинства. Единственное, что подвигло меня взяться за оружие, это благо избранного Богом народа, к которому я, в отличие от тебя, имею честь принадлежать, и каждый, кто готов умереть за это благо, заслуживает бессмертия. Я все сказал, Ирод, и готов принять смерть.

Ирод посмотрел на Николая Дамасского. Тот по-прежнему был бледен, в глазах явственно светился страх, а руки, покоящиеся на коленях, дрожали мелкой дрожью. Ирод жестом велел увести слепого.

– Что скажешь, мой друг? – спросил Ирод, когда они остались вдвоем.

– Н-ничего, – заикаясь, ответил Николай.

– Ты ожидал услышать от этого калеки что-то иное?

– Н-нет.

– Как ты считаешь, какого наказания заслуживают эти люди? – спросил Ирод.

– Я не знаю, я ничего не знаю, – ответил Николай Дамасский и, вскочив, стал нервно вышагивать по комнате. Он был близок к истерике. – Это не люди. Это… это какие-то одержимые фанатики! – воскликнул он. – Почему они решили, что все, что они делают, освящено именем Бога и направлено на благо народа, а то, что делают для этого же народа другие люди, делаешь ты, аправлено им во вред?

Ирод ничего не ответил на это. Он поднялся с кресла, в котором сидел во все время долгого допроса, вышел в коридор и распорядился подвергнуть всех схваченных в театре заговорщиков пытке, после чего казнить. Приказ Ирода в тот же день, несмотря на праздник, был исполнен. А спустя неделю ему донесли, что шпион, сообщивший ему о заговоре, был схвачен неизвестными лицами, разорван на части и брошен псам.

Николай Дамасский, прослышав об этом, стал спешно упаковывать свои вещи и рукописи.

– Ты куда-то собрался? – спросил Ирод.

– Не останусь здесь больше ни минуты! – воскликнул ученый сириец.

– Не спеши уезжать, – попросил его Ирод. – Постарайся осмыслить случившееся и тем самым помочь не только себе, но и мне.

Долго сдерживаемый страх, владевший историком с тех пор, как ему стало известно о заговоре и заговорщиках, выплеснулся наружу.

– Чем я могу помочь тебе, если я не понимаю и не хочу понять ничего из того, что здесь происходит? – вскричал он. – Ты царствуешь над больными людьми в больной стране!

– Не больными, – мягко возразил ему Ирод. – Просто другими людьми, не похожими на нас с тобой. Разве тебе, как историку, не интересно понять этих людей?

– Нет, не интересно! Я не в состоянии понять, что творится в голове слепого, который решил, что кинжал в его руку вложил Господь Бог, и этот Господь Бог не промахнется в выборе своей жертвы, поскольку праведники не ходят в театр! Несчастная страна, несчастный народ, который придумал себе жестокого Бога, несчастный ты, которого другие боги, добрые, а не свирепые, вроде Бога иудеев, поставили здесь царем!

– Это не так, – возразил Ирод. – И Иудея не такая уж несчастная страна, и наш Бог не такой уж жестокий, каким ты Его себе представляешь. А что касается народа, то он, как в любой другой стране, разный и по-разному ищет пути к истине. Прежде, чем ты уедешь, я хотел бы познакомить тебя с одним человеком, которого сам не видел целую вечность.

Выплеснув накопившийся в нем страх Николай Дамасский несколько успокоился.

– Кто этот человек?

– Некто Менахем, который называет себя ессеем. Когда-то я, еще ребенком, шел с друзьями в школу. По дороге нам встретился странный человек, облаченный в хламиду. Я бы не обратил на него внимания, если бы он не подозвал меня. Обрати внимание: я шел в школу не один, нас было несколько мальчишек, но этот человек выбрал почему-то меня одного. Когда я подошел, незнакомец велел мне наклонить голову. Я никогда не отличался особым послушанием, но в тот день какая-то сила заставила меня подчиниться ему. И тут страшной силы удар по шее молнией пронзил мое тело. Я едва устоял на ногах, от боли на глаза мои навернулись слезы и я, помнится, спросил: «Ты чего дерешься?» А человек этот, улыбаясь, ответил: «Запомни хорошенько все, что я тебе сейчас открою. Ты станешь царем Иудеи, – великим царем, славе которого будут завидовать многие сильные мира сего. Но ты совершишь и множество преступлений, за которые к концу жизни глубоко раскаешься. Вспоминай почаще мой сегодняшний удар, это удержит тебя от многих ошибок и поможет быстрей отыскать истину».