Между тем тетушка Екатерина Ивановна выполнила свое обещание: 1 января 1839 года Александра Николаевна Гончарова была пожалована во фрейлины императрицы Александры Федоровны. В свет ее вывозила графиня Строганова. В канун Нового года императрица посетила фрейлинские апартаменты в шепелевском доме при Зимнем дворце.

Нина Доля, гувернантка семьи Гончаровых, много лет прослужившая в их семье, 10 апреля 1839 года написала Екатерине Николаевне: «Александрина и Натали в Петербурге, как вы знаете. Натали, естественно, было тяжело возвращаться туда, но тетка-покровительница всё решила про себя, а когда она чего-нибудь захочет, то это должно совершиться». В том же письме она сообщает о встрече государыни с Натальей Николаевной: «Натали выходит мало или почти не выходит, при дворе не была, но представлялась императрице у тетки однажды, когда Ее Величество зашла к ней, идя навестить фрейлину Кутузову, которая живет в том же доме. Императрица была очень ласкова с Натали, пожелала посмотреть всех ее детей, с которыми она говорила. Это был канун Нового года». Безусловно, эта встреча 31 декабря 1838 года была организована по желанию императрицы.

Многое стало повторяться, как было в прежние годы жизни сестер в столице, в частности в отношении их содержания. Дмитрий Николаевич, как было давно решено, обязался выдавать каждой сестре ежегодно по 1500 рублей, но также неизменно их задерживал. Так, летом 1839 года Наталья Николаевна объясняется с ним: «Послушай, дорогой Дмитрий, больше всего я не люблю ссориться с теми, кто мне особенно близок и кого я люблю всей душой. Давай немного поговорим. Скажи, разве это разумно, так сильно на меня сердиться и говорить мне такие неприятные вещи из-за отказа, который даже нельзя назвать таковым, принимая во внимание, что, не имея ничего, я ничего и не могу дать, не правда ли? На нет и суда нет, ты это знаешь. Должно признаться, что эта несчастная седьмая часть приносит мне большое огорчение: с одной стороны, семья моего мужа сердится, что я не использую эти деньги на покупку псковского имения, а с другой — ты меня упрекаешь в разорении всей семьи за то, что я их тебе не дала. Словом, со всех сторон только неприятности и огорчения из-за ничтожной суммы, которой я в действительности не имею и о которой даже больше не слышу и разговоров… Ответь мне на это письмо, чтобы доказать, что мы с тобою по-прежнему друзья».

Речь идет о вдовьей доле от Михайловского, которая составляла по существовавшим законам седьмую часть. Если вспомнить, что пушкинская цена Михайловского составляла 40 тысяч рублей, то доля Натальи Николаевны равнялась 5700 рублям, но только в случае продажи имения. Если же оно находилось в общем пользовании, то ей могла доставаться только седьмая часть доходов от имения. Когда-то Михайловское могло приносить 11 тысяч годового дохода, но после смерти Пушкина им заочно управлял Сергей Львович, не вникавший в дела, и оно приносило в чистом виде едва ли тысячу. Так что Наталья Николаевна не кривила душой, уверяя брата в том, что этой своей части она «в действительности еще не имеет».

Дмитрий Николаевич, сам находившийся в затруднительном положении, рассчитывал на эти деньги, но внял доводам сестры, о чем и сообщил ей. Уже с дачи Наталья Николаевна 2 августа 1839 года ответила брату: «Твое письмо меня осчастливило, дорогой Дмитрий. Тысячу раз благодарю тебя за все те нежные и ласковые слова, что ты мне говоришь, я в них действительно очень нуждаюсь, так как сердце мое страдало от того разлада, что возник между нами. Ну, раз уж с этим покончено, не будем об этом больше говорить, еще раз крепко обнимемся и будем любить друг друга в тысячу раз больше. Я так счастлива узнать, что ты вышел из затруднительного положения; от всей души желаю тебе спокойствия и полного успеха в делах, да хранит тебя Бог и освободит от всех горестей и беспокойств. Еще раз повторяю, что если только я могу быть тебе в чем-либо полезной, от всей души предлагаю тебе свою скромную помощь, располагай мною, как тебе заблагорассудится».

Самый надежный ее доход тогда составляли вдовья пенсия в три тысячи рублей и шесть тысяч содержания детям, по полторы тысячи каждому: дочерям до замужества, а сыновьям — до определения в службу или совершеннолетия. Таким образом, в ту пору семье было гарантировано ежегодное получение одиннадцати тысяч рублей. Менее надежную часть представляли три тысячи рублей от Дмитрия Николаевича, по полторы каждой сестре, из гончаровских доходов. Кроме того, Наталья Николаевна имела капитал в 50 тысяч рублей, вырученный от продажи собрания сочинений Пушкина, изданного по воле императора за казенный счет. Трогать этот капитал Наталья Николаевна ни в коем случае не хотела, думая о будущем детей, и пользовалась только процентами с него, что составляло в год 2600 рублей.

Наталья Николаевна рассчитывала жить летом в Михайловском, но отправляться туда, не будучи его хозяйкой, ей не хотелось. Так что вновь пришлось выезжать на Острова. Первое лето по возвращении в Петербург она с сестрой и детьми провела на Каменном острове. Средств, чтобы взять дачу на этом самом фешенебельном из петербургских островов, у нее не было. Дачу сняла тетушка Екатерина Ивановна, пригласив племянниц с детьми. На соседней даче поселились де Местры[140] с Фризенгофами. Их семейство вернулось из-за границы еще в начале весны 1839 года: сам граф Ксавье де Местр, его жена Софья Ивановна, урожденная Загряжская, и ее воспитанница Наталья Ивановна с мужем бароном Густавом Фризенгофом.

Переехав на дачу, Александра Николаевна пишет брату Дмитрию 19 июля 1839 года: «…приехала тетушка Местр. Мы видим их каждый день. Они исполнены доброты к нам, невозможно не обожать их, они такие хорошие, такие добрые, просто сказать тебе не могу. Фризенгофы также очаровательны. Муж — очень умный молодой человек, очаровательно веселый, Ната, его жена, также очень добра. Она брюхата уже несколько месяцев».

Среди немногих знакомых, с кем общалась Наталья Николаевна, было, конечно, семейство графов Строгановых. Идалия Полетика сообщила Екатерине Николаевне 18 июля 1839 года: «Я вижу довольно часто ваших сестер у Строгановых, но отнюдь не у себя: Натали не имеет духа придти ко мне. Мы очень милы друг с другом, но она никогда не говорит о прошлом. Оно не существует между нами. Так что, держась весьма дружественно, мы много говорим о погоде, которая, как вы знаете, в Петербурге редко бывает хорошей. Натали по-прежнему хороша собой, хотя и очень похудела».

Несмотря на то что сестры почти не выезжали, столичная жизнь и воспитание детей требовали средств, которых явно не хватало. Как только приближались праздники, Наталье Николаевне приходилось вновь обращаться к брату. Так, незадолго до Пасхи в недатированном письме она пишет брату Дмитрию: