его смерти её обычно забирал себе старший наследник, младшему, как говорили на Руси (тут ничуть не меньше, чем у соседей с Запада, ценили добрую бронь и любили показать удаль в бою), приходилось «промышлять собой», то есть самостоятельно искать удачи. Конечно, кольчугу можно было не только получить в наследство или купить, но... и, этот путь становился самым традиционным для рыцарей-бедняков, добыть в бою или на турнире, где победитель, как правило, забирал оружие и коня побеждённого.

Поскольку речь идёт о кавалерии, понятно, почему рыцари пользовались обоюдоострыми мечами с закруглённым остриём. Такие клинки не предназначались для того, чтобы наносить колющие удары, как кинжалы и короткие мечи, а также вошедшие в моду гораздо позже длинные двуручные мечи, эспадроны и шпаги — оружие пешего боя.

Руководители похода, так называемые графы, и их ближние дружины, конечно же, были вооружены лучше всех остальных, но даже и они носили простые конические шлемы с насалой (пластинкой, прикрывавшей переносицу от рубящих ударов).

Чтобы спасти себя от пыли, неизменной спутницы любого войска (особенно летом в Азии), солдаты очень часто обматывали голову короткими плащами, чем-то вроде появившихся куда позже башлыков. Подобная изобретательность предохраняла их также и от прямых солнечных лучей. С той же самой целью воины уже в Палестине начали носить специальные длиннополые безрукавки (табары, а позднее сюрко), надеваемые поверх доспехов. Не гнушались левантийские франки и мусульманского тюрбана и бурнуса, что, конечно, жутко шокировало пришельцев с Запада. Несмотря на это, даже знаменитый Танкред носил кеффе (одна из разновидностей восточного головного убора), на монете, которую чеканил номинальный князь Галилеи и первый регент Антиохии, он как раз и изображён в тюрбане. (См. об этом также в комментарии 11).

Вообще же знакомый нам по фильму «Александр Невский» шлем-«горшок» вошёл в употребление, видимо, благодаря любимой рыцарской забаве — турнирам — как раз в середине XII века в Европе. Поскольку на турнире всадники зачастую целились концами своих длинных тупых копий не куда-нибудь, а в голову противника, появилась потребность лучше защитить её. До изобретения кованых лат, а значит, и до внедрения во всеобщий обиход шлемов со сложными забралами оставалось ещё целых сто лет, потому-то и появился простой и надёжный «горшок». Однако он оказался страшно неудобен для того, чтобы находиться в нём долго, так как, облачившись в него, рыцарь лишался возможности, например, смахнуть пот с лица, протереть глаза, да просто высморкаться, наконец! Потому оруженосцы надевали «горшки» на головы сеньорам только перед самой битвой. И, конечно же, он куда скорее получил распространение в более прохладном климате Европы, чем на жарком Востоке.

«Горшок» стал если и не главной, то одной из главных причин возникновения геральдики, получившей распространение не ранее второй половины всё того же XII столетия, так как рыцарь, чьё лицо скрывалось под железом шлема, не всегда мог быть узнан соперником, а в ту пору людям (по крайней мере, родовитым) всегда хотелось знать, с кем им приходится скрещивать мечи.

По нижнему краю и вокруг смотровой щели такого головного убора оружейники частенько, особенно в расчёте на богатого заказчика, пускали окантовку, выполненную из драгоценных металлов и камней. Гладкое донышко «горшка» провоцировало хозяина на то, чтобы чем-нибудь украсить свой шлем также и сверху. Страусовые перья и тому подобные декорации, которые рыцари строили у себя на макушках, иной раз достигали в высоту более метра, что, как это ни удивительно, зачастую очень пугало врагов, впервые (а иной раз и не впервые) сталкивавшихся с западной кавалерией в бою.

Рыцари, в свою очередь, побаивались грохота барабанов, в которые мусульмане превращали свои походные котлы, натягивая на них кожу баранов и верблюдов.

В общем все стращали друг друга, как могли.

Комментарий 9

В самом начале века, когда крестоносцы проложили себе путь в Святой Город, они, едва исполнив данный ими ещё в Европе завет — помолиться у освобождённого Гроба Господня, принялись за завоевание прибрежных крепостей. Но для начала, как водится, выяснили отношения между собой.

Взаимная ненависть князя Боэмунда Огрантского и Раймунда Тулузского чуть не расколола пополам войско пилигримов ещё на пути к Иерусалиму. Когда Боэмунд остался властвовать в завоёванной Антиохии, его недруг ушёл на юг, выполнять христианский долг. Но вскоре пути Лангедока и Лангивардии пересеклись вновь. Боэмунд к тому времени уже «гостил» в замке одного из подданных Себастийского эмира и, как мы уже говорили, от скуки заводил шашни с девицами из числа родственниц постоянно отсутствовавшего хозяина.

Интересы дяди, как скоро смог убедиться Раймунд де Сен-Жилль, ревностно охранял неутомимый и не привыкший долго рассуждать Танкред. Он взял Раймунда в плен и отпустил только после многочисленных ходатайств других знатных крестоносцев за клятву — не воевать земель, расположенных севернее Латакии. Последнему ничего не оставалось, как только отобрать у мусульман какой-нибудь город южнее оговорённого населённого пункта. Сен-Жилль решил, что Тортоса и Триполи ему вполне подойдут.

Первая, атакованная сразу с моря и с суши, несмотря на свои мощные укрепления, пала быстро. Оставалось «уговорить» правившего в Триполи Фахр аль-Мулька, убедить его в том, что ему лучше, пока не поздно, подыскать себе какие-нибудь другие владения. Последний, со всей искренностью и красноречием, на которые только был способен, попытался уверить в том же самом Раймунда. Когда же эмир понял, что никакие посулы и дани не удовлетворят престарелого (граф Тулузский в ту пору разменял уже седьмой десяток), но очень бодрого франка, он послал за помощью в соседние Хомс и Дамаск. Фахр аль-Мульк не сомневался в успехе, ведь соединённое войско двух правителей и его собственное вместе превосходили дружину крестоносца в... двадцать раз.

Тем не менее Раймунд уклоняться от битвы не стал. Он разделил свою маленькую армию на четыре отряда, два по сто и два по пятьдесят человек. (Пехоты у графа не было вообще, по крайней мере, о ней хронисты не упоминают).

Атаку начало войско из Хомса, и когда она не удалась, мусульманская конница внезапно впала в панику, скоро охватившую и дамаскцев. Раймунд обрушил на врага все силы и одержал полную победу, вырезав, как сообщают мусульманские источники, до половины турок. И всё же сил захватить Триполи, расположенный на окружённом водой мысе, у него не хватило. Получив щедрый откуп, Сен-Жилль ушёл, но в конце 1103 г. вернулся и принялся возводить поблизости от Триполи знаменитое осадное сооружение, замок, получивший название Монс Перегринус или Монпельрен (Гора Пилигримов).

Именно в нём и родился Альфонсо-Журден, отец Бертрана (того, о котором идёт речь в