На третий день нашего пребывания в городе, перед вечерней службой, мне сообщили, что со мной хочет поговорить женщина, находящаяся в доме паломников. Она заболела, а кроме того, при ней был ребенок, младенец нескольких дней от роду. Я отправился ее навестить, и Олин, который не отходил от меня в эти последние перед разлукой дни, пошел со мной. Женщина и в самом деле выглядела совершенно измученной. Ее лицо показалось мне знакомым. И тут она сообщила, что узнала меня накануне, когда я проходил мимо, и что сам Бог захотел этой встречи, поскольку, когда ее настигла болезнь, она направлялась в Акру, чтобы увидеться со мной.

— Я — Амина, нянька и верная служанка принцессы Мелисенды. Это она послала меня к вам, чтобы вы спасли ее сына. Если Боэмунд Кривой схватит этого ребенка, ему будет грозить смертельная опасность...

Она показала мне грудного младенца, мирно спавшего в своем одеяльце; он выглядел совершенно здоровым. Амина добавила, что мальчик окрещен, его зовут Рено...

— Почему же, в таком случае, ее муж может захотеть его убить? Ведь сын — это благословение...

— Только не в том случае, если он — от другого мужчины... Да и мать может погибнуть!

— От другого? Но чей же он, в таком случае?

Она притянула меня к себе, чтобы нас точно никто не мог услышать, даже Олин, поглощенный восторженным созерцанием закутанного в одеяльце малыша. Амина прошептала, что речь шла о любви с первого взгляда: охотник, заблудившийся в поисках своего сокола, увидел сидевшую на берегу реки молодую и одинокую владелицу замка. Ее сопровождала всего лишь одна служанка, а неподалеку виднелись башня и несколько полуразвалившихся строений. Красавец охотник, рассказывала она, приходил снова и снова, и случилось то, что должно было случиться. И еще она сказала, что возлюбленный ушел на войну и так и не узнал, что их любовь принесла плод.

Я стал допытываться, кем же был этот охотник, и имя, которое она мне назвала, меня потрясло; я понял, что младенца и в самом деле надо спасать. Потом Амина добавила, что ей было поручено передать мне младенца для того, чтобы вывезти Рено из страны. Я был единственным человеком, способным о нем позаботиться, потому что этот мальчик был моим внуком.

— Но что я могу сделать? У тамплиеров нет никакой собственности, и в монастырь не допускаются дети, а уж тем более — младенцы.

— У меня есть для него немного золота, а козье молоко можно найти везде... даже и на судах, плывущих на Запад...

— Почему на Запад? В этой стране довольно места для того, чтобы его спрятать.

— Нет. Если мы хотим его спасти, надо отослать его очень далеко... Я готова была отправиться туда вместе с ним, но, как видите, заболела. Его мать хочет, чтобы он рос христианином, а здесь — с его-то происхождением! — нельзя быть уверенным в его будущем! Не отказывайтесь, прошу вас! Вы — единственный человек, которому она доверяет. Ее мать, Изабелла, всегда говорила Мелисенде, что, если случится беда, она должна обращаться именно к вам...

Изабелла! Амина произнесла то единственное имя, которое было способно сломить любое сопротивление! Этот ребенок был внуком Изабеллы... и моим тоже. Но пока что я, немного испуганный неожиданными переменами, вызванными этой новостью, пытался что-нибудь придумать и, чтобы выиграть время, спросил:

— А как вы добрались сюда и каким образом намеревались попасть в Акру? Одна и пешком?

— Ради нее я была готова и на это, но у меня были мулы, и со мной поехал безраздельно преданный Мелисенде старый монах, который и окрестил малыша. Сейчас он в церкви. О, мессир Тибо, неужели вы покинете нас и заставите вернуться обратно, когда я выздоровею?

— Но, в конце концов, почему Мелисенда не подумала в первую очередь о своих тетушках, о графине Си-донской или принцессе Тивериадской?

— Госпожа Хелвис оплакивает мужа и никого не хочет видеть. Что же касается госпожи Маргариты, она слишком жестокосердна... В самом деле, не остается никого, кроме вас...

Не ответив, я наклонился и взял младенца из рук Олина. И, когда я поглядел на него, мое сердце растаяло от любви. Конечно же, теперь я уже ничего на свете так не хотел, как заботиться об этом малыше и оставить его у себя! Но как это сделать, не навлекая на себя недовольство Ордена, который может навсегда разлучить нас? In pace[95]для меня? А для него? Любое богоугодное заведение... или Бог знает что?

— На Запад! — повторил я. — Но куда? К кому?

— Моя госпожа говорит, что вы из рода Куртене и в вашей стране это знатный и богатый род.

— Моя страна — здесь... Я даже не знаю, где находятся земли Куртене.

— А я знаю, — спокойным голосом вмешался Олин. — Это недалеко от моих владений. Если хотите, я могу позаботиться об этом мальчике, ведь я возвращаюсь домой. Моя добрая жена примет всей душой, ласково, я уверен в этом. Кроме того, хоть я и не Куртене, у меня есть кое-какое имущество. И я вот о чем подумал: а вдруг... а что, если это и есть ответ Господа на мои мольбы? Мы с женой уже не молоды...

У этого славного человека на глазах показались слезы, и я, не удержавшись, обнял его. Мне уже больно было думать о том, что придется навсегда расстаться с Рено. И я мгновенно принял решение уехать вместе с ним, бросить все, что составляло мою жизнь, покинуть мою страну, могилы тех, кого я любил, и даже пренебречь спасением собственной души ради того, чтобы последовать за этим мальчиком, который связывал меня с Изабеллой. Тем хуже, если мне это даром не пройдет... Да, я тоже уеду!

Если бы великим магистром в те времена все еще был Жильбер Эрайль, я поспешил бы в Акру и попросил бы его отправить меня во Францию. Но теперь магистром был Пьер де Монтегю, человек жестокий, высокомерный и безжалостный. Он не понял бы меня, и я рисковал бы получить отказ, но последствия могли оказаться и куда хуже! И тогда я решил, что, как только Рено поселится у Куртиля, я повинюсь перед ближайшим командорством, чтобы остаться верным обетам, которые со временем стали мне дороги. По крайней мере, наказан я буду на той земле, где будет жить Рено... Вот так я и покинул Орден тамплиеров.

Несколько дней спустя монах и выздоровевшая Амина вернулись к Мелисенде, а мы, в одежде паломников, отплыли из Триполи на провансальском судне, прихватив с собой козу, чтобы кормить ребенка молоком. Достойная вдова из Марселя, которая возвращалась домой, совершив паломничество, добровольно взяла на себя заботу о нем на время путешествия, которое было для меня путешествием в неизвестность. Господь, Пресвятая Дева и море были к нам милосердны, и ни бури, ни недобрые встречи не помешали нам втроем достигнуть берегов Прованса...

* * *

День уже давно угас, и ночь подходила к концу, когда Рено добрался до последней страницы. Свеча, при свете которой он читал, еще горела. Рено задул ее и немного посидел в сером и зыбком свете раннего зимнего утра, уронив руку на кипу страниц, из которых только что вынырнул, словно из странного и немного страшного сна. У него голова закружилась, когда он узнал, как глубоко уходят его корни в Святую землю и со сколькими знатными людьми он связан родством...