По обычному представлению наших исследователей, не убеждением и назиданием, не доказательством и поощрением, как мы старались показать в предшествующих главах, а наказанием, постоянным и обильным, разнохарактерным, но равно жестоким, прежде всего и больше всего страхом, прививал и насаждал Петр свои нововведения, европейские государственные порядки и культурные нравы, вводил удобства жизни и новые воззрения. «Как самые обыкновенные и безобидные народные привычки, обычаи, не нравившиеся Петру Великому почему-либо, изгонялись под угрозою каторжных работ, осрамительных наказаний, так самые обыкновенные полицейские проступки и нарушения влекли за собою галеры, конфискации и даже смертную казнь», – передает свои выводы после изучения уголовного законодательства Петра специалист истории русского права, профессор А. Н. Филиппов в историко-юридическом исследовании «О наказании по законодательству Петра Великого в связи с реформою»[1251]. «В своих законах, – продолжает автор, – реформатор рассыпал их (наказания и угрозы. – Н. В.) в изумительном изобилии, без соразмерения с виною, с трудностью выполнения предписанного и пр[очим]»[1252].

Из приведенных только двух отрывков читатель может и должен сделать вывод, что в лице Петра I Россия имела не мудрого и трезвого государственного деятеля, строгого и разумного судью, наставника и воспитателя народа, а опасного маниака, по своей прихоти уничтожавшего, и притом жестокими, «тяжелыми для народа мерами», «исконные дорогие обычаи». «Жестокость и полное неуважение к исконным народным обычаям» – вот наиболее заметные моменты, отмечаемые А. Н. Филипповым в уголовном законодательстве Петра. Такое категорическое утверждение не может не насторожить исследователя и не остановить его внимания на оценке оснований к принятию или отрицанию столь тяжкого обвинения, предъявленного к государственному деятелю. Рассмотрим эти основания со всей возможной объективностью.

Из большого количества фактов, приводимых исследователем, остановимся на более ярких, типичных законах, по счастливому случаю формулированных самим Петром как при установлении и обосновании нормы, так и [при указании] положенного за ее невыполнение взыскания. На примерах, которые мы приведем и рассмотрим, можно видеть и намерения законодателя, и отношение к установленным им запретам [со стороны] тех лиц, кого они затрагивали.

Первое. «Известно, например, – пишет профессор Филиппов, – каким почетом пользовались нищие в Древней Руси. ‹…› Теперь это запрещается под большими штрафами, а само нищенство, хотя и малоуспешно, преследуется». Далее автор приводит один из жестоких указов Петра, направленный против столь почитаемых представителей давно сложившегося старого быта: «А буде такие в другой раз или в третий поиманы будут, и таких, бив на площади кнутом, посылать в каторжную работу, а баб – в шпингауз; а ребят, бив батоги, посылать на Суконный двор и к протчим манифактурам». При этом профессор-государствовед ссылается на другого исследователя, также строго осуждающего Петра: «Древнерусское общество, – говорит Прыжов, – заступаясь за нищих, восстало против Петра, но не за жестокие меры, они были в духе Древней Руси, а за неверие в нищих»[1253]. Оказывается, в конце концов Петр в данном случае виновен не столько в суровости мер против нищих, ибо они были обычны для Древней Руси, сколько в более тяжком преступлении, а именно «в неверии в нищих». В этом отношении реформатор был действительно повинен, и повинен жестоко. Он не только «не верил» в нищих и считал нищенство пагубным бытовым явлением, растлевающим народные нравы, подрывающим здоровые основы общежития, но и активно боролся с ним, стремясь обратить работоспособных паразитов к труду, а неспособных трудиться, больных и калек, престарелых и малолетних, – обеспечить организованной общественной помощью. Следует подчеркнуть усиление законодателем суровости мер взысканий в зависимости от повторности нарушения закона.

В качестве второго примера нарушения Петром I [устоев] старины профессор Филиппов приводит пресечение патриархального обычая обращаться к главе государства с личными просьбами и челобитьями при появлении царя перед народом: Петр «отучал от нее (подачи челобитий лично царю. – Н. В.), как и от многого другого, угрозами страшных наказаний»[1254]. При освещении этого вопроса профессор Филиппов не проводит грани между [с одной стороны] законным, обоснованным и допускаемым Петром I обращением общественных групп и отдельных лиц к носителю верховной власти и, с другой стороны, беспорядочной, надоедливой докукой бездельников, обращавшихся к царю по всякому личному поводу, минуя установленные законом правительственные органы. На всем протяжении нашей работы мы приводили многочисленные примеры обращения к царю и государственных служащих, и представителей общественных организаций, а также частных лиц, которые были выслушаны им и получили от него удовлетворение в своих просьбах. Бездельные же челобитчики, которые «докучают е[го] ц[арскому] в[еличеству] о своих обидах везде, во всяких местех, не дая покою», встречали, после многократных напоминаний и разъяснений неуместности подобных обращений, действительно суровый отпор. Государство Петра I давно перестало быть патриархальной вотчиной московских царей. Оно было объявлено империей, для которой были выработаны соответствующие формы и обряды законодательства, суда и управления. О разумности, необходимости и обязательности этих форм было неоднократно объявлено и доведено до всеобщего сведения разнообразными, доступными народу средствами и на общественных площадях, и с церковной кафедры.

В одном из своих законов, устанавливающих судебные инстанции, Петр обратился со специальными словами убеждения к челобитчикам, объясняя вред и затруднения, причиняемые их действиями нормальной государственной работе. «Понеже челобитчики докучают е[го] ц[арскому] в[еличеству] о своих обидах везде, во всяких местех, не дая покою, – обосновывает законодатель устанавливаемую им норму и, обращаясь к благоразумию своих подданных, призывает их понять [ее], – и хотя с их стороны легко рассудить мочно, что всякому своя обида горька есть и несносна, но при том каждому рассудить надлежит, что какое их множество, а кому бьют челом, – одна персона, и та коликими воинскими и протчими несносными трудами объята, что всем известно есть». Далее царь, обращаясь к народу, говорит на понятном ему языке: «И хотя б и таких трудов не было, возможно ль одному человеку за так многими усмотреть, воистину не точию человеку, ниже ангелу, понеже и оные местом описаны суть, ибо, где присутствуют, инде его нет»[1255]. Итак, только после долгой подготовки и разъяснений Петр считал уже необходимым – в интересах организованного, регулярного государства – поддержание установленного им порядка мерами принуждения. В извинение же нарушителей закона в данном случае нельзя найти оправдания ни в незнании [ими] закона, ни в тяжести [его] исполнения, ни по каким-либо другим основаниям.