и каталожные шкафы, заполненные бумагами.

Архивист поднялся и протянул ей руку.

— Уинн Марпл, — сказал он.

Перед ней стоял преждевременно облысевший человек с остатками волос, схваченными в конский хвостик. Ему было под сорок, живот его приобрел форму тыквы, но он держался самоуверенно и нахально подмигивал — ни дать ни взять настоящий Лотарио[25].

Кори представилась и объяснила, что ей нужно: она ищет информацию об убийствах, совершенных медведем гризли в 1876 году, а также о преступности и возможной активности различных банд в Роринг-Форке.

Марпл дал ей пространный ответ, который быстро свелся к его любимому, судя по всему, предмету — самому Марплу. Кори узнала, что он, Марпл, был когда-то включен в олимпийскую лыжную команду, тренировавшуюся в Роринг-Форке, а потому он и влюбился в этот город. Узнала она о том, что он до сих пор классный лыжник, а кроме того, спец по катанию вне горнолыжных трасс. Еще он добавил, что ни в коем случае не может допустить ее к архиву без соответствующего документа и разрешения, к тому же цель ее поиска должна быть сужена и конкретизирована.

— Понимаете ли, — сказал он, — поиски наобум не разрешаются. Многие из этих документов частные и имеют конфиденциальный и противоречивый или, — (очередное подмигивание), — скандальный характер.

На протяжении своего монолога он несколько раз облизывал губы и обшаривал глазами тело Кори.

Она глубоко вздохнула и напомнила себе, что хотя бы раз стоит не быть своим худшим врагом. Многие мужики ничего не могут с собой поделать — родился кретином и живет себе. А ей нужно попасть в этот архив. Если здесь нет ответа на загадку убийств, то его, вероятно, вообще нигде нет.

— Вы были членом олимпийской сборной? — спросила она голосом, исполненным фальшивого восхищения.

Это вызвало новый взрыв фанфаронства, включавшего информацию о том, что он получил бы бронзу, если бы не условия на трассе, не температура, не судьи… Слушать Кори перестала, но продолжала кивать и улыбаться.

— Это просто высший класс, — произнесла она, когда поняла, что он закончил. — Ни разу в жизни не видела живого олимпийца.

У Марпла было много еще чего сказать на этот счет. Пять или десять минут спустя Кори в отчаянии согласилась на свидание с ним в субботу вечером, а за это получила полный и неограниченный доступ в архив.

Уинн потащился следом, когда она направилась в элегантные, но требующие ремонта комнаты, забитые бумагами. Ко всем прочим ее бедам бумаги были лишь приближенно разобраны хронологически, а уж разобрать их тематически никто и не пытался.

Теперь Уинн горел желанием помочь ей. Он стал снимать с полок папки, а Кори уселась за длинный, обитый сукном стол и принялась перебирать их. Все они располагались не по порядку и были перепутаны, переложены посторонними и случайно сюда попавшими документами, и было понятно, что тот, кто занимался каталогизацией, страдал либо нарушением внимания, либо идиотизмом. Она перелопачивала одну кипу за другой, и комнату наполняли запахи ветхой бумаги и старого сургуча.

Минуты превращались в часы. В комнате стояла жара, свет был тусклый, и у Кори появилась резь в глазах. Даже Уинн в конце концов устал говорить о себе. Бумаги были сухими, и при малейшем движении над ними поднималась пыль. Тут были груды совершенно непонятных юридических документов, папок, судебных материалов, записей, опросных листов, протоколов судебных заседаний, слушаний, решения жюри присяжных вперемешку с планами земельных участков, кадастровыми документами, результатами лабораторных исследований руды, документами о партнерстве добытчиков, реестрами, заказами на работы, давно потерявшими всякую силу акционерными сертификатами, платежными ведомостями, счет-фактурами и совершенно неуместными постерами и газетными полосами. Время от времени изобилие документов пресекалось красочной театральной афишей, сообщающей о прибытии пышногрудой стриптизерши или балагана.

Изредка Кори попадался документ, имеющий для нее хоть какой-то интерес: заявление о преступлении, протоколы судебных слушаний об убийстве, объявления о розыске преступников, полицейские досье на нежелательных персон или гастролеров, подозреваемых или обвиняемых в преступлениях. Но ничего, что выделялось бы из общей массы, — никаких банд сумасшедших, никаких сообщений на тему убийства и поедания одиннадцати шахтеров.

Регулярно попадалось имя Стаффорда, особенно часто в связи с людьми, работавшими на обогащении и плавлении руды. Это были довольно одиозные материалы: сообщения о погибших рабочих чередовались с записями о поломанном оборудовании, тут же записывались суммы, выплаченные вдовам или сиротам, никогда не превышавшие пяти долларов, при этом большинство сумм обозначались как $0.00 с пометой «выплаты не производились/вина рабочего». Здесь были сведения об искалеченных рабочих, отравленных или травмированных на рабочем месте, — их увольняли вообще без всякой компенсации или какой-либо помощи.

— Настоящая шайка негодяев, — пробормотала себе под нос Кори, передавая Уинну очередную кипу бумаг.

Внезапно ее внимание привлекла афиша:

Эстетическая теория

Лекция

мистера Оскара Уайльда из Лондона, Англия

Практическое применение принципов эстетической теории с наблюдениями применительно к изящным искусствам, личному убранству и украшению дома

Лекция будет прочитана в большой галерее шахты Салли Гудин днем в воскресенье, 2 июня, в половине третьего.

Стоимость билета семьдесят пять центов

Кори чуть не рассмеялась над причудами судьбы. Та самая лекция, после которой Уайльду рассказали про медведя-убийцу! К афише была прикреплена пачка сообщений, писем и отзывов о лекции. Казалось нелепым, что грубые работяги Роринг-Форка могут иметь какой-то интерес к эстетической теории, не говоря уже о личном убранстве и украшении дома. Но, судя по всему, лекция имела немалый успех и закончилась бурной овацией. Возможно, дело было в том, какую фигуру являл собой Уайльд: экстравагантное одеяние, щегольская манерность и исключительное остроумие. Ведь несчастные работяги Роринг-Форка не имели других развлечений, кроме пьянства и распутства.

Кори быстро перелистала прикрепленные к афише документы и натолкнулась на забавную записку от руки — судя по всему, письмо одного из рабочих своей жене на Восток. Ни малейшей пунктуации в записке не наблюдалось.

Мая дарагая жена в васкресенье была лекция мистера Оскора Уайльда из Лондона Посли лекции которую встретели очень харашо мистер Уайльд пагаварил с рабочими и всякими буянами Он был очень при ветлев пока я ждал поговорить с ним а этот старый пьянеца и жулик Суинтон утощил ево в старонку и рассказал чевото отчево мистер Уайльд поблиднел как смерть я дажи думал он патеряит сазнание и упадет…