Чем дальше мы шли проливом, тем больше выступала высоченная сопка, покрытая густым темным лесом. Это вулкан Тятя. Возможно, его назвали так потому, что он главенствует над целой «семьей» других сопок. Я говорю «возможно», ибо никто точно не знает происхождения этого названия. Во всяком случае, Тятя выделяется своим изумительным по красоте двухкилометровым конусом, увенчанным остроконечной вершиной. Он сложен как бы из двух ярусов, и поэтому ученые называют Тятю «вулканом на вулкане».

По красоте и величию Тятя уступает лишь Алаиду — самому большому курильскому вулкану, гордый вид которого так поразил воображение русских землепроходцев.

В одной древней легенде говорится об Алаиде:

«Помянутая гора стояла прежде сего посреди великого Курильского озера; и понеже она вышиною своею у всех прочих гор свет отнимала, что оные непрестанно на Алаид негодовали и с ней ссорились, так что Алаид принуждена была от неспокойства удалиться и стать в уединении на море...»

Вот почему Алаид, стоящий одиноко среди бурных вод Охотского моря, часто называют вулканом-отшельником.

Я думаю, что эта легенда вполне применима и к Тяте: ведь он тоже заслоняет солнце соседним сопкам, но они не ссорятся с ним и предпочитают стоять в тени гиганта. Тятя служит отличным ориентиром капитанам морских судов, когда они, миновав пролив Екатерины, входят в Тихий океан.

Уже погасли последние блики заката и на море легли сумерки, когда пароход стал на рейд в нескольких милях от Южно-Курильска, который светился вдали гирляндами огней.

Только отгремели якорные цепи, к пароходу подошли две самоходные баржи за грузом и пассажирами. Матросы спустили вдоль высокого борта шторм-трап, и мы сошли на баржу, сильно подбрасываемую волнами.

В тот же вечер я сделал первую запись в курильском блокноте.

7

Не успел я расположиться в номере гостиницы, как радио напомнило: «Московское время тринадцать часов. Слушайте передачу для жителей Курильских островов».

Поскольку я теперь был прописан на Курилах, то перевел свои часы на местное время — двадцать один — и приготовился слушать Москву. Но в ушах у меня гудел океанский прибой, а во рту был горький привкус соли и водорослей, и я с трудом воспринимал алябьевского «Соловья».

Итак, путь от Москвы до Кунашира, исключая остановки в Хабаровске и Южно-Сахалинске, занял тридцать семь часов.

Что бы там ни говорили, человеку пишущему надо больше смотреть, а чтобы смотреть — не надо торопиться. Невольно приходит на память лермонтовское: «Я ехал на перекладных из Тифлиса», хотя, поверьте, я далек от мысли, что именно такой способ передвижения явился главной причиной появления «Героя нашего времени»...

За тридцать пять лет моих странствований по Дальнему Востоку я ни разу не надеялся, грубо говоря, на самотек. Перед тем как отправиться в путь, всю зиму читал разные книги, корпел над подшивками местных газет, отмечал на географической карте маршруты — один заманчивей другого — и, как говорится, вынашивал будущую поездку. Я даже уверял себя, что буду там-то и там-то, напишу о том-то и том-то, но все это длилось обычно до тех пор, пока я не сходил с поезда или с самолета в Хабаровске. И чаще всего приходилось ехать не туда, куда я прежде себе наметил, а совсем в другие, то очень близкие, то, наоборот, слишком далекие места, и до конца поездки не покидало меня чувство какой-то неуверенности.

Нечто подобное я испытал в первый же вечер на Кунашире, когда за окном неистово грохотал океанский прилив и огромные, озаренные голубоватым светом луны волны с яростью кидались на берег.

Но удается ли мне увидеть все, что я наметил себе, встречу ли людей, о которых много слышал?

8

Погода на Курилах меняется так часто, что утром невозможно предсказать, какой она будет днем, а в полдень — какой вечером. Поэтому здесь верят приметам. У жителей Южно-Курильска свой барометр: вулкан Менделеева. Если с самого утра над кратером вулкана висит тучка, жди, что через час-другой море надолго затянет туманом.

Сегодня с самого утра конус вулкана Менделеева совершенно чист и золотится в лучах встающего солнца. Море — тоже без единой складки. Надолго ли? Во всяком случае, у меня в запасе несколько светлых часов, и можно совершить прогулку по Южно-Курильску.

А вот и прибойная полоса. Она тянется почти на семь километров, от пристани до Горячего пляжа. Об этом «курильском чуде» мне еще предстоит рассказать.

Интересно, что океан «не насовсем» отдал горожанам прибойную полосу, а милостиво разрешил пользоваться ею «от и до», то есть от отлива до прилива. Но зато волны так хорошо укатали песок и гальку, что по этому курильскому асфальту двигаться пешеходам и мчаться автомашинам одно удовольствие.

Мне рассказывали, что после японцев на Кунашире остались фанерные домики, точно такие же, как в Южно-Сахалинске. В них было тесно и неудобно. Советские люди, приехавшие на Кунашир, поставили на месте фанерных времянок новые, добротные дома, благо лес тут под боком. Жаль только, что Южно-Курильск строился не по строгому плану, поэтому большинство домов стоят в каком-то беспорядке.

Улицы поселка раскинулись полукольцом на зеленых склонах сопок и на пологих вершинах, куда ведут легкие деревянные лестницы. Оказывается, эти лестницы построены не только для пешеходов. Они, как я после узнал, несут еще и «авральную службу» на тот случай, если посты, стерегущие океан, неожиданно подадут островитянам сигнал:

— Внимание! Идет цунами!

В памяти курильчан живы воспоминания. о цунами, которое обрушилось на остров Парамушир 5 ноября 1952 года и кончилось трагически для Северо-Курильска.

Еще наши далекие предки — землепроходцы, открывшие Камчатку и Курильские острова, — были очевидцами разрушений, причиненных цунами.

«8 числа (октября) помянутого 1737 года, — сообщает академик Крашенинников в своей книге «Описание земли Камчатки», — пополуночи в третьем часу началось трясение и с четверть часа продолжалось волнами так сильно, что многие камчадальские юрты обвалились, а балаганы попадали. Меж тем учинился на море ужасный шум и волнение, и вдруг взлилось на берега воды в вышину сажени на три, которая, ни мало не стояв, збежала в море и удалилась от берегов на знатное расстояние. Потом вторично земля всколебалась, воды прибыло против прежнего, но при отлитии столь далеко она збежала, что моря видеть невозможно было. В то время усмотрены в проливе на дне морском между первым