Мама вырвала руку из ладони отца и отвернулась. Тогда отец взглянул на меня так пристально, что я заерзал на стуле, потому что от этого пронизывавшего насквозь взгляда мне стало не по себе.

— Что за отец у тебя, приятель? Можешь рассказать в школе своим друзьям, как твой отец помогает поддерживать в городе закон и порядок.

— Нет, сэр, я ничего не собираюсь говорить, — сказал я.

— А следовало бы. Расскажи все как есть Бену, Джонни и Дэви Рэю.

— Вряд ли мы увидим, как отцы одноклассников Кори выстраиваются в очередь, чтобы получить пулю от Блэйлоков! — нервно выкрикнула мама. — Где эти бравые парни, которые умеют обращаться с ружьями? Где наши храбрые охотники? Где те пустобрехи, которые, если им верить, побывали в самых отчаянных заварушках и легко могут решить любую проблему с помощью кулаков и пистолета?

— Я не знаю, где они. — Отец отодвинул стул и поднялся. — Зато я знаю, где я сам.

Он уже шел к двери, когда мама, затаив дыхание, с испугом спросила:

— Куда ты идешь?

Отец остановился. Постояв так, между нами и дверью, он поднял руку к лицу:

— Я иду на крыльцо, Ребекка. Просто на крыльцо. Хочу посидеть там немного и подумать.

— На улице холодно, идет дождь!

— Ничего, я это переживу, — ответил отец и вышел.

Он вернулся примерно через полчаса. Усевшись в свое кресло перед камином, он стал греться. Был вечер пятницы, и мне разрешалось посидеть подольше. Когда для меня настало время идти в постель между половиной одиннадцатого и одиннадцатью, отец все еще сидел в кресле перед очагом, подперев подбородок сложенными руками. Ветер рвался в дом и стучал в окна, дождь бил в стекла так, словно швырял в них горсти песка.

— Спокойной ночи, мама! — сказал я.

Мама тоже пожелала мне спокойной ночи, на минутку оторвавшись от своей геркулесовой работы на кухне.

— Спокойной ночи, папа.

— Кори?

— Да, сэр?

— Если бы мне пришлось убить человека, чем бы я отличался от того негодяя, который приковал несчастного к рулю автомобиля и отправил на дно озера Саксон?

Я задумался над ответом на несколько секунд.

— Это было бы совсем другое дело, потому что в данном случае речь шла бы о самозащите.

— А может быть, тот человек тоже каким-то образом защищал себя?

— Трудно сказать. Но ему нравилось убивать, а тебе это не доставит никакого удовольствия.

— Да, — ответил отец. — Это уж точно.

Я хотел сказать еще кое-что, но не знал, захочет ли отец меня слушать. И все-таки я должен был это сказать.

— Папа, — позвал я.

— Что, Кори?

— Мне кажется, что мир и покой для себя можно завоевать только своими руками. За мир и покой нужно сражаться, хочешь ты этого или нет. Как это случилось, например, с Джонни и Готой Брэнлином. Джонни не искал драки — ему ее навязали. И в результате он завоевал мир и покой для всех нас, его друзей.

Отец внимательно слушал меня, но выражение его лица совершенно не изменилось, и я не был уверен, что он понимает, к чему я клоню.

— Как ты считаешь, я прав?

— Абсолютно, — отозвался он.

Потом вздернул подбородок, и я заметил, как в уголках его рта мелькнула улыбка.

— Завтра играет Алабама, будут передавать по радио. Матч будет что надо. А тебе пора идти спать.

— Хорошо, сэр, — ответил я и отправился в свою комнату.

— Спасибо, сынок, — сказал отец.

Я проснулся в семь утра от урчания мотора, который прогревали после ночного заморозка.

— Том! — услышал я крик матери с крыльца. — Том, не смей!

Выглянув в окно, я увидел, как мама прямо в халате выбегает на улицу. Но пикап уже набирал скорость.

— Не уезжай, Том! — закричала мама.

Из окошка грузовичка показалась рука отца и помахала на прощание.

По всей Хиллтоп-стрит лаяли собаки, проснувшиеся от суматохи и криков на улице. Я знал, куда и зачем поехал отец.

Мне стало страшно за него, но ночью он принял важное решение. Он ехал туда, где рассчитывал завоевать мир для себя и своей семьи, не дожидаясь, пока мир и покой установятся сами собой.

Утро стало настоящей пыткой. Мама не вымолвила и двух слов. Она бродила по дому в халате, глаза ее были полны смертельного ужаса. Каждые пятнадцать минут она звонила в офис шерифа и звала к телефону отца, пока наконец в девять часов он не запретил ей больше звонить.

В девять тридцать я оделся. Натянул джинсы и рубашку, а поверх надел еще и свитер: на улице было холодно, несмотря на то что в голубом небе сияло яркое солнце. После этого я почистил зубы и причесался. Потом стал следить, как стрелка часов ползет к десяти. Я думал об автобусе № 33 компании «Трэйлвейз», который катил к нашему городу по извилистой дороге. Прибудет ли он точно по расписанию, запоздает или появится раньше обычного? Сегодня жизнь и смерть моего отца, шерифа Эмори, Человека-Луны и шефа пожарных Марчетта могли зависеть от какой-то лишней секунды. Я изо всех сил гнал от себя эти страшные мысли, но они упорно возвращались, отравляя меня страхом, словно ядовитый плющ.

В десять тридцать я понял, что мне надо уйти из дома, чтобы оказаться там, на месте событий, и видеть отца. Я не мог просто сидеть и ждать, когда позвонят по телефону и скажут, что Донни уехал в автобусе под охраной судебных исполнителей или что отец лежит на дороге с пулей Блэйлоков в груди. Я должен быть там. Я надел на руку «таймекс» и приготовился уходить.

Когда до одиннадцати оставалось всего ничего, мама разнервничалась так, что включила одновременно и радио, и телевизор и принялась готовить три пирога сразу. Матч Алабамы вот-вот должен был начаться, но мне было наплевать на это.

Я вошел в кухню, где пахло тыквой и мускатным орехом, и сказал:

— Мам, я пойду схожу к Джонни.

— Что? — Мама уставилась на меня расширенными от страха глазами. — Куда ты собрался?

— К Джонни. Мы договорились встретиться, чтобы… — Я бросил взгляд на радиоприемник.

— Го-о-ол! — завыл стадион.

— Чтобы послушать игру по радио, — объяснил я.

Это была ложь во спасение.

— Нет, никуда ты не пойдешь! Ты останешься здесь, со мной!

— Но я обещал ребятам…

— Я сказала тебе…

Лицо мамы исказилось от гнева. Она швырнула на стол тазик, в котором смешивала ингредиенты для пирога. Миска с тыквой соскользнула со стола. Ложки и прочие кухонные принадлежности, перепачканные в муке, со звоном попадали на пол. Глаза мамы