Франклину во французском особенно трудно было усвоить различия мужского и женского родов. Он даже в шутку употреблял слово masculines (мужские) в женском роде, а слово feminines (женские) — в мужском, и жаловался на необходимость справляться о таких вещах в словаре. «На протяжении шестидесяти последних лет [с шестнадцатилетнего возраста] предметы мужского и женского рода — я уже не говорю о залогах и именах — всегда создавали мне много проблем», — признавался он. «Мне было бы приятнее оказаться в раю, где все эти различия будут устранены».

Так насколько хорош был французский язык Франклина? К 1780 году он говорил и писал много и с удовольствием, хотя и не всегда с точным соблюдением правил фонетики и грамматики. Такой подход нравился большинству его тамошних друзей, особенно женщинам, но неудивительно, что он вызывал раздражение у Джона Адамса. «Считается, что доктор Франклин говорит по-французски очень хорошо, но я обращал его внимание на то, что он делает много грамматических ошибок». Адамс с негодованием отмечал: «Он признавался мне, что не уделяет никакого внимания грамматике. Его произношение, за которое французские дамы и господа его очень хвалили и которое ему самому казалось довольно хорошим, было, как я вскоре обнаружил, далеко от совершенства»[468].

Багатель Conte («Сказка»), которую его друзья считали самой очаровательной, представляла собой притчу о религиозной терпимости. Умирающий французский офицер рассказывает о своем сне, в котором он возносится к небесным вратам и наблюдает за тем, как святой Петр спрашивает предстающих перед ним людей об их религиозной принадлежности. Первый отвечает, что он католик, и святой Петр говорит ему: «Займи здесь свое место среди католиков». Подобную процедуру проходят приверженец англиканской церкви и квакер. Когда же офицер признается, что он не принадлежит ни к какой вере, святой Петр проявляет к нему снисхождение: «Ты все равно можешь сюда войти, лишь найди для себя место, где сможешь» (Франклин, по-видимому, корректировал рукопись несколько раз, чтобы сделать яснее мысль о веротерпимости, и в одной версии выразил ее прямолинейно: «Войди все равно и займи любое место, какое пожелаешь»)[469].

Эта притча перекликалась со многими подобными короткими историями, написанными Франклином раньше, в которых он призывал к религиозной терпимости. Хотя с возрастом вера Франклина в великодушного Бога становилась все сильнее, французских интеллектуалов восхищало то, что он не примкнул ни к одной религиозной секте. «Наши вольнодумцы тщательно изучали его религиозные убеждения, — писал один из его знакомых, — и теперь они утверждают, что обнаружили, будто он придерживается их веры, то есть не имеет никакой веры вообще»[470].

Одним из самых известных увлечений Франклина были шахматы, о чем свидетельствует его знаменитая шахматная партия в ванной комнате мадам Брийон. Он видел в шахматах метафору дипломатии и жизни и эту ассоциацию ясно выразил в багатели «Этика шахмат» (1779). Ее основу составляло эссе, написанное в 1732 году для филадельфийской Хунты. «Игра в шахматы не просто праздное развлечение, — так начиналось сочинение. — Посредством игры в шахматы приобретаются или укрепляются несколько очень ценных качеств ума, полезных человеку на протяжении всей жизни. Ибо жизнь своего рода шахматная партия: мы часто ставим цели, которых хотим добиться, и находим конкурентов или противников, с которыми хотим сразиться».

Шахматы, утверждал он, развивают предусмотрительность, осторожность и способность не падать духом. Они также требуют соблюдения важных правил поведения: никогда не подгонять своего противника, не пытаться прибегать к обману, притворяясь, что вы сделали плохой ход, и никогда не злорадствовать по поводу своей победы. «Умеряйте свое желание победить соперника и получайте удовольствие от победы над собой». Есть ситуации, в которых благоразумно позволить противнику взять назад его плохой ход. «Вы, разумеется, можете проиграть партию своему оппоненту, но вы наверняка завоюете нечто более ценное — его уважение»[471].

Во время одной из затянувшихся за полночь шахматных партий к нему в Пасси прибыл гонец с важными депешами из Америки. Но Франклин отмахивался от него до тех пор, пока не закончил игру. В другой раз он играл с герцогиней Бурбон, которая неожиданно сделала ход, оставивший ее короля без защиты. Вопреки правилам игры Франклин быстро взял короля. «Ах, — воскликнула герцогиня, — мы так с королями не поступаем». В ответ прозвучала знаменитая реплика Франклина: «Зато мы в Америке поступаем с ними так»[472].

Однажды вечером в Пасси во время затянувшейся шахматной партии в комнате догорели свечи. Не желая прекращать игру, Франклин отправил за свечами своего противника. Тот вышел из комнаты, но быстро вернулся с удивленным видом и сообщил, что на улице уже рассвело. Франклин открыл ставни. «Вы правы, уже утро, — сказал он. — Пойдемте спать».

Этот случай вдохновил его на написание багатели об удивлении, которое он испытал, увидев, что в шесть часов утра солнце уже встало и осветило мир. Следует заметить, что на этом этапе жизни он больше не разделял убеждений Бедного Ричарда в необходимости рано ложиться и рано вставать. Франклин заявлял, что это открытие удивит тех его читателей, которые, «как и я, никогда не видели солнечного света раньше полудня». В результате он сделал вывод, что если бы люди вставали немного раньше, они могли бы экономить немало денег на свечах. Он даже привел псевдонаучный расчет, сколько помог бы сберечь этот «экономический проект», если бы в летние месяцы парижане раньше ложились и раньше вставали: без малого девяносто семь миллионов ливров, огромную сумму, которую город Париж мог бы экономить каждый год, используя солнечный свет вместо света свечей.

В заключение Франклин дарил эту идею публике, не требуя никакого материального вознаграждения. «Я ожидаю лишь, что мне воздадут за нее хвалу», — заявлял он. В конце концов он удостоился чести, о которой даже не мог мечтать: в большинстве историй о том, как люди придумали способ экономить на освещении за счет сдвига времени, авторство идеи, лежащей в основе этого подхода, приписывается Франклину. Однако следует помнить, что для него это было не более чем шуткой и что в летний период он не предлагал сдвигать стрелки на один час[473].