– Ты… – скрипнув зубами, Гвенна указала на Урри. – Служила Якобу Раллену?

У той дернулись веки. Рот приоткрылся, открыв кривые зубы. Как видно, она лишилась дара речи.

– Ясно, служила, – прорычала, подходя, Квора. – Все они служили, ты не хуже меня знаешь. Мы у тебя на глазах выволакивали их из его сраной крепости. Брось дурить, убьем их, и конец.

Гвенна повернулась к женщине. Из всех новопосвященных в кеттрал Квора больше всего напоминала ей саму себя, какой она была до Халовой пробы, до побега с Островов. Что-то в ней требовало согласиться, извлечь клинки из ножен и превратить общую казнь в подобие войны.

– Это суд, – мрачно ответила она Кворе.

У той на лбу вздулись жилы. Квора достала из ножен на поясе меч:

– Да дерись он, твой суд. Эти сукины дети месяцами нас гоняли. Убивали нас, убивали на Крючке, грабили и насиловали. А ты решила их выслушать? Предлагаешь им объясниться? – Она мотнула головой, не отрывая потемневших глаз от пленников. – Нет. Если ты не хочешь, я сама…

Гвенна хлестнула ее по лицу тыльной стороной ладони, свалила наземь. Перекатившись и привставая в полуприсед, женщина рычала. Из ее разбитой губы капала кровь, но ножа Квора не выпустила.

«Из нее со временем выйдет хороший солдат, – мельком подумалось Гвенне. – Если научится сдерживать ярость».

Остальные кеттрал замерли, не зная, как отнестись к вызову Кворы и жесткому ответу Гвенны. Талал поднял бровь, но Гвенна предостерегающе покачала головой. Ей не в тягость было бы весь день сбивать Квору с ног, но лучше бы без этого обойтись. Она и сама остро ощущала тяжесть клинков в заплечных ножнах. Но не потянулась к ним.

– Когда закончим, – она взглянула Кворе в глаза, – тогда и скажешь мне, что они легко отделались. Тогда и решишь, похоже ли это на правосудие. Если сочтешь, что я предала вас или Гнездо, можешь выдать мне все, что сумеешь.

Она обвела взглядом остальных кеттрал.

– И вы все. После. А сейчас у нас суд, и любому, кто ему помешает, я обещаю, как бы он ни был крут, впечатать сапог в жопу и пинать, пока не заткнется. В Гнезде на такие случаи есть устав, и мы будем ему следовать.

Квора сплюнула во влажную грязь под деревом:

– Гнездо пропало.

– А теперь, – ответила Гвенна, – вернулось.

«Яне знал». В конечном счете эта фраза повторялась чаще всех, в почти бесконечных вариациях – с воплями, со слезами, с мольбой.

Я не знал об убийствах на Крючке.

Я не знал, кому верить.

Я не знал, что строителей убили.

Я не знал о потопленных кораблях.

Мы кеттрал.

Мы простые солдаты.

Мы сражались за Аннур.

Я не знал…

Я не знал…

Я не знал…

От некоторых несло ложью, глаза бегали, стоило им открыть рот; не мог никто не ведать о почти год продолжавшемся на Островах насилии. Но кое-кто даже искренне недоумевал, как оказался связанным под кровавым деревом.

– Конечно, мы убивали, – сказал худой мужчина с родимым пятном на пол-лица. – Кеттрал убивают. Мы солдаты.

– Вопрос в том, – процедила Гвенна, – кого убиваешь. И зачем.

– Мы исполняли приказы, – удивленно покачал он головой. – Мы не знали.

– Если повторишь это еще раз, – тихо ответила Гвенна, – я тебе язык отрежу.

Она через плечо ткнула большим пальцем туда, где стояли Квора, Быстрый Джак и остальные:

– Они тоже с Арима. Такой же отсев, как вы. Якоб Раллен им тоже приказывал, только они, поняв, что происходит, отказались повиноваться. Многих убили за отказ исполнять то, что преспокойно исполнял ты.

– Они же изменники! – вытаращил мужчина глаза.

Он повторял это и несколько часов спустя, пока она не перерезала ему горло.

В конце концов убили всех солдат Раллена. Часть грязной работы Гвенна взяла на себя – и чтобы признать свою роль в этом деле, и чтобы показать пример другим.

– Это не месть, – сказала она, когда первое тело упало на землю. – Это справедливость. Убивайте быстро и чисто, не то присоединитесь к покойникам.

Все кончилось очень скоро. От этого Гвенне было не менее тошно, чем от пролитой крови. Не должно быть так скоро, не должно быть так просто превратить два десятка мужчин и женщин в мясные туши. Отогнав эту мысль, она обернулась к Манте и Хоббу. Их оставила последними, отчасти чтобы видели, какую судьбу навлекли на себя изменой, а отчасти потому, что не находила слов. Они как-никак сражались с Якобом Ралленом, они так долго вместе со всеми выносили опасности и лишения…

– Зачем? – тихо спросила Гвенна.

Она ожидала визга от Манты и злобной вспышки от Хобба. Того же, что видела от них с тех пор, как впервые спустилась в Дыру. А они оба молчали. Стянутые за спиной руки не помешали Манте прижаться к мужу, и он чуть повернулся, чтобы она могла опустить голову ему на плечо. Глядя на эту пару, Гвенна вспомнила, что прежде видела их только в мерцающем свете костра в подземелье. На солнце они показались ей старше, изношеннее. Даже Хобб, среди теней представлявшийся таким силачом, явно миновал возраст воина. А Манта больше не выглядела перепуганной. Темные глаза смотрели устало и отстраненно.

– Избавь нас от игры в вопрос-ответ, – буркнул Хобб, поймав ее взгляд. – Мы не хуже тебя знаем, чем это кончится.

– Я хочу понять зачем, – упрямо повторила Гвенна.

Она долго думала, что не дождется ответа. Он отвернулся, прижался губами ко лбу жены, к линии седеющих волос. Та закрыла глаза и слабо улыбнулась. Гвенна раньше не видела ее улыбающейся. После долгого молчания Хобб вздохнул и повернулся к Гвенне:

– Ты думаешь, что отличаешь добро от зла. Правых от виноватых. Справедливость от измены. – Он пожал плечами. – Не знаю, может, в этом ты и понимаешь. Но я тебе скажу, о чем ты не знаешь ничего. О любви.

Он покачал головой, будто сам удивился этому слову.

– Ради Манты я готов на все. Я думал, что твое безумие принесет ей беду. И как мог, пытался ее защитить.

– Ты ошибся, – сказала Гвенна, проглотив ком в горле.

– Теперь это очевидно. – Он опять пожал плечами. – А тогда не было.

– Но…

– Ничего больше не скажу. – Хобб покачал головой. – Этого не объяснишь.

Он отвернулся. Жена подняла глаза, встретила его взгляд и улыбнулась шире.

– Мне жаль, – сказала она.

– И мне жаль, любимая, – ласково ответил он.

Они долго и нежно целовались, не замечая ни Гвенны, ни других, словно в ту минуту были одни, не связаны, свободны, словно в шаге от них не блестел в ожидании бесчувственный меч правосудия.