VII. Возвращение на родину

Итак, длинною цепью предательств и преступлений чешские политики подготовили свой отъезд из Сибири на родину, в Чехословакию, это новорожденное дитя Версаля. Их возвращение не просто как-нибудь, а с полными кошельками, набитыми полновесным русским золотом или ценной иностранной валютой. Бедные, голодные и худые военнопленные превратились в раскормленных «героев», отягощенных имуществом самого разного вида и рода. В далекой, богатой Божьими дарами и патриархальной Сибири развернулась эта сказка наших дней.

После предательства русской государственности, армии и адмирала Колчака – первые чешские эшелоны вышли в полосу отчуждения Восточно-Китайской жел. дороги и добрались до Харбина. Вот как отмечает это прибытие очевидец[47]:

«Интересную картину представлял Харбин в дни прохода чешских эшелонов. Прежде всего, прибытие чехов отмечалось резким падением рубля. Китайские менялы сразу учитывали, что на рынок будет выброшено много рублей, и играли на этом. Меняльные лавки были полны чехами, менявшими русское золото и кредитки на иены и доллары. На барахолке шла бойкая распродажа движимого имущества, начиная от граммофонов и швейных машин и кончая золотыми брошками и браслетами.

На станции железной дороги распродавались рысистые лошади и всякого рода экипажи».

Передав в руки Иркутского революционного комитета Верховного Правителя России, адмирала Колчака, сдав политическому центру российский золотой запас, чехи перед отъездом из Иркутска захватили наличную кассу казначейства и клише экспедиции заготовления государственных бумаг – для печатания денежных знаков. Купюры эти они начали усиленно печатать в пути и во Владивостоке, преимущественно билеты тысячерублевого достоинства[48].

Генерал-лейтенант *** отмечает это так в своей брошюре[49]:

«Чехословацкие отряды, как документально установлено, конфисковали в иркутском казначействе значительную партию бумажных денежных знаков, на довольно значительную сумму, которую точно определить очень трудно. Деньги были упакованы в мешках и в специальном багажном вагоне отправлены на восток. Вес этих мешков, наполненных деньгами, определяют в несколько десятков пудов. Реквизированы, главным образам, вновь выпущенные 200-рублевые выигрышные займы и 5000 руб. казначейского обязательства. Большое количество этих знаков попало на харбинский денежный рынок, где появление их вызвало панику на местной бирже.

Кроме того, в разоруженном около Иркутска бронированном поезде генерала Скипетрова конфисковано было чехами 8 миллионов рублей, которые ими забраны под видом “военной добычи”.

Охрана золотого запаса чехами была установлена, – после ареста Верховного русского правителя, – своя. По прибытии золота в Иркутск оказалось, что один вагон, наполненный ящиками, содержавшими золотые монеты 5-рублевого достоинства, всего тысячу пудов, и находившийся под охраной чешских солдат, совершенно расхищен.

Номинальная стоимость украденного золота составляет свыше двадцати пяти миллионов золотых рублей. Кроме того, чехи, доставив остальное золото в Иркутск, сдали его “под расписку” политическому центру, т. е. трем проходимцам, ими же поставленным к власти; политический центр принял золотой российский запас от чехов не считая.

Во всяком случае, падение цен на золото и на золотые монеты, отмеченное в те месяцы в полосе отчуждения Восточно-Китайской жел. дороги, объясняется именно тем обстоятельством, что на рынке появились в огромных партиях золотые монеты, которые спешно разменивались чехами проходивших эшелонов на американскую и японскую валюту. Китайцы-менялы, которыми кишат специальные кварталы всех китайских городов, были сначала ошеломлены этим наплывом золота и даже сначала приняли его за фальшивые монеты. После пробы, убедившись, что это полноценное золото, они бросились скупать его по пониженным ценам.

Особенно богаты были передние чешские эшелоны, где ехало высшее чешское командование и все эти политические руководители, ближайшие сотрудники и по сегодня господ Масарика и Бенеша. У них-то наиболее пышно расцвел, найденный последним, “гений чешской расы”.

Задние эшелоны растянулись, естественно, далеко на запад, ибо продвижение всех 20 000 вагонов требовало времени. А в это время все пространство на запад от Иркутска бродило уже большевизмом. Трусливое чешское стадо не подумало о единственной честной возможности – соединиться с белой русской армией и дать большевикам отпор. Руководители чехов во главе с Яном Сыровым остались верны себе до конца. Они пошли с комиссарами на мировую сделку и заключили упомянутое выше условие на станции Куйтун.

Этот позорный документ был вывешен большевиками на всех больших станциях железной дороги. В нем, кроме пункта 5-го о выдаче большевикам адмирала Колчака, были еще обязательства чехов разоружать белые отряды, выдавать белых офицеров и добровольцев, устанавливалось расстояние между последним чешским эшелоном и регулярной красной армией в один перегон, обязательство чехов по проходе не портить железнодорожные мосты и инвентарь станций.

А кроме того – чехи обязались помочь большевикам путем снабжения местных красноармейских банд оружием и боевыми припасами. Чехи возили в своих поездах большевицких агентов; было тогда же установлено, что они провезли, например, видного коммуниста Виленского, руководителя борьбою против атамана Семенова и будущего комиссара всего Забайкалья.

Бесконечно тяжело было положение многих русских офицеров, добровольцев и их семей, которые почему-либо отбились от нашей армии, двигавшейся усиленными маршами на выручку адмирала Колчака к Иркутску. Эти люди, по большей части больные или старые, а также женщины и дети, должны были ехать в санях одиночным порядком. Так как “русских” поездов не было, вся железная дорога была захвачена чехами и набита их эшелонами, – то, естественно, что многие обращались с просьбой о месте в вагоне к чешским офицерам, рассчитывая на их самое примитивное благородство.

Чехи имели в своих поездах мест более чем достаточно; не надо забывать, что на 50 000 чехов было 20 000 вагонов. Им не стоило ничего принять в свои эшелоны несколько тысяч отбившихся от армии русских.

Но всего чаще на эти просьбы следовал грубый и циничный отказ. Иногда чехи принимали в свои поезда таких пассажиров, но затем на одной из ближайших станций выдавали их большевикам – для расстрела.

За разрешение проехать в нетопленом конском вагоне чехи брали от пяти до пятнадцати тысяч рублей. От женщин они требовали золотые вещи, то, что еще осталось последнее у несчастных при себе. Но и плата не обеспечивала жизни и доставления в Забайкалье, где была в то время безопасная от большевиков зона».

Генерал-лейтенант *** приводит случай, имевший место около станции Оловянная[50].