Но разве это все может служить гарантией того, что вражеские разведки еще не раскусили меня? Возможно, они ожидают удобного момента, чтобы скомпрометировать меня.

Беспокоит только одно: если я провалюсь ни за что ни про что, а некоторые шансы для этого теперь есть, то мне наверняка припаяют здесь и испанские дела, и мексиканские, и аргентинские, и югославские и бог знает какие еще! Поэтому, если Центр найдет нужным и полезным послать нас на работу куда-то еще, в любую другую страну, то знайте: наши чемоданы всегда упакованы, и мы готовы в любой момент и на любых условиях выехать куда угодно.

Макс.

8 апреля 1953 года».

Из аналитической справки, подготовленной неделей позже полковником Павловым по материалам личного и рабочих дел Макса, просматривалось следующее:

«Положение Макса за границей в настоящее время выглядит достаточно прочным, однако следует учитывать постоянную возможность его разоблачения, поскольку:

1) Возможно опознание Макса лицами, знавшими его по периоду гражданской войны в Испании, когда он был не только «буэно милисиано»[203] Пятого полка, но и сотрудником нашей резидентуры в Испании. В числе лиц, которые могли его знать, много участников интернациональных бригад из числа югославов, итальянцев и других. Среди них есть и предатели, проживающие в Италии. Причем Макс не может знать всех, кто знаком с ним и помнит его, и поэтому не сможет своевременно предпринять соответствующих мер предосторожности в случае реальной опасности.

2) Возможно опознание его по газетным и журнальным фотоснимкам, в том числе американцами, которые разыскивали его в 1942–1945 годах как советского разведчика.

3) Легендированное происхождение Макса по Коста-Рике слабо закреплено, и потому тщательная проверка его со стороны костариканских органов безопасности может тоже привести к неожиданным последствиям.

4) Продолжается по-прежнему оставаться угроза разоблачения Макса выехавшим из Италии послом Польши Жаном Друто, который хорошо знал его по совместной революционной деятельности в Вильнюсе. Следует также учитывать и еще одно обстоятельство: недавно из Мексики в Рим для работы в посольстве прибыла некая «Пальма», которая может вспомнить жену Макса — «Пальма» была учительницей Луизы в Мехико.

5) Не исключена возможность угрозы разоблачения советского разведчика и со стороны бывшего секретаря ЦК КП Аргентины Хосе Реаля, который был исключен из аргентинской компартии. Макс постоянно контактировал с ним и получал от него большое количество наводок на лиц, пригодных для вербовок и выполнения разовых заданий. Многие из них впоследствии были завербованы Максом.

6) Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что Макса как советского разведчика знает вербовавший его в Испании в 1937 году резидент А. М. Орлов («Швед»)[204], проживающий ныне в США как изменник Родины.

Начальник 13-го отдела 2-го Главного управления МВД СССР полковник В. Г. Павлов 15 апреля 1953 года.

Печатал подполковник С. Д. Гречищев».

Оба документа, подготовленные Максом и Павловым, были одновременно доложены начальнику разведки генерал-лейтенанту Рясному. Василий Степанович никогда не работал в разведке, и потому его посетили мысли о необходимости отзыва супружеской пары нелегалов из Италии. Но прежде чем решиться на этот шаг и написать соответствующую резолюцию, он пригласил начальника нелегальной разведки Тишкова для обсуждения этого вопроса.

Когда Тишков вошел в кабинет, Рясной набросился на него:

— Почему Павлов, изложив в своей справке тревожные сигналы в отношении Макса, не сделал никаких выводов?

Тишков побагровел. На его строгом, нахмуренном лице с глубокой складкой на лбу заиграли желваки.

— А каким они должны быть?.. Все правильные выводы были сделаны раньше и доложены вашему предшественнику Питовранову. Месяц назад мы предупредили Макса о наших опасениях и подсказали ему, как вести себя и от чего он должен отказаться в своей работе…

Генерал-лейтенант Рясной от злости покраснел.

— Меня удивляет ваша самоуспокоенность, Арсений Васильевич! — рявкнул он. — И это при том, что Павлов в справке пишет, что нам следует учитывать возможность его разоблачения. А теперь послушайте, что сообщает о себе Макс… — Генерал взял со стола лежавший перед ним документ и начал читать: — «Если я провалюсь ни за что ни про что, а некоторые шансы для этого у меня теперь есть, то мне припаяют здесь» то-то и то-то. Разве это не тревожит вас?

Интеллигентный и, несмотря на свою строгую внешность, доброжелательный и лиричный Тишков обижаться на генеральскую вспыльчивость не стал: он понимал, что выкрик Рясного был вызван горячим желанием уберечь ценного разведчика от возможного провала.

— Я не понимаю одного, Василий Степанович… Он что у нас… расшифровался? Или обнаружил за собой слежку? А если даже и почувствовал слежку, то это еще не значит, что он попал на крючок контрразведки… А то, что пишет Павлов, что нам следует учитывать возможность его разоблачения, так об этом мы говорим каждому разведчику, выезжающему в загранкомандировку. Оснований подозревать Макса в причастности к советской разведке у противника не должно быть. Ну кому взбредет в голову подозревать человека, который около пятнадцати раз в течение четырех лет встречался с Папой Римским и был принят им на специальной аудиенции, что считается особой честью на Западе! Я уже не говорю о том, что у Макса установились хорошие отношения со многими кардиналами Ватикана и с высшим руководством Италии и «своей» страны. Устойчивые дружеские отношения сложились у него с послом США Элсуортом Банкером, недавно покинувшим Рим, и со сменившей его на этом посту Клер Люс. И только поэтому в дипломатической среде латиноамериканские коллеги Макса до сего времени считают его человеком США и Ватикана. А советский посол в Риме Костылев дошел до того, что стал открыто называть его реакционером и противником Советского Союза. Ну как можно после этого подозревать его в разведывательной деятельности? Если противник и проявляет к нему повышенный интерес, то только в вербовочных целях. Это мое мнение.

И пусть он работает, как работал. Не надо ему мешать. Со своей исключительно сильной интуицией он сам почувствует действительную опасность, вот тогда мы и будем что-то предпринимать, — заключил Тишков тоном, показывающим, что с его мнением надо тоже считаться.

Генерал Рясной, едва удерживаясь от резких выражений из-за несговорчивости Тишкова, с запинкой произнес:

— А зачем же ждать… пока петух клюнет?

Чувствуя, что какая-то незавершенность в их разговоре остается, Тишков тихо спросил:

— А вы, Василий Степанович, к какому решению пришли, когда прочитали справку Павлова и сообщение самого Макса?