«Прорыв запретных тем в литературу» воспринимался А.В. Потаповой, учительницей физкультуры в Люблино как «откровение», хотя и со страхом. В.И. Пастушкову, офицеру одной из частей береговой артиллерии Балтийского флота, понравилось содержание повести, а еще более приятным оказалось то, что цензура «оказалась не такой жестокой, как раньше». «Удивлялись, как напечатали», — вспоминала В.С. Маркевич, заведующуя инфекционным отделением в одной из больниц Свердловска. Откровением для студентки Ярославского пединститута Р.Г. Мелеховой стала не только повесть, но и то, что ее обсуждали на литературном факультете, «впервые об этом времени открыто говорили».

Не понравилась повесть Солженицына 5% опрошенных.

Четыре раза принимался читать, но так и не осилил летчик В.В. Денисенков из Сасово в Рязанской области: «Это не художественное произведение». «Ничего высокохудожественного» не нашел в повести инженер из Фрязино В.В. Карпецкий, а описанные в ней события способствовали тому, что «определенные силы» стали их усиленно смаковать. Воспринял с недоверием, «хотя написано сильно», И.И. Парамонов, слесарь одного из депо Московского железнодорожного узла. Перепевом темы, поднятой и гораздо лучше освященной в «Оттепели» Эренбурга, нашла «Один день Ивана Денисовича» Л.В. Борзова, инженер Красноярского машиностроительного завода.

«Зачем писать такое?» — спрашивали чекист Л.Ф. Колчин и его супруга-переводчица, служившие в ГДР. «Изложенные в ней факты не новы, а художественные достоинства низкие», — находил Г.М. Козлов, офицер военного гарнизона Кубинка-1. Тяжелое впечатление осталось у М.Н. Лепинко, радиотехника из Военно-морской академии им. Крылова в Ленинграде, она не поверила написанному: «Солженицын клевещет». Как «пасквиль на советскую действительность» воспринял повесть новосибирский строитель А.А. Чуркин.

Не читали 60,5% опрошенных в 1998 г. и 67% опрошенных в 1999 г.

Отметили, что «не довелось прочитать», 6% опрошенных. «Не было возможности прочитать» у жительницы Кричева Л.М. Мироновой.

Не читала, хотя очень хотелось, С.И. Алексеева, воспитательница одного из столичных детских садов, проживавшая в Немчиновке: «Времени тогда не было, работа, дочь на руках». «Негде было достать, читали только единицы», — вспоминал Г.В. Дырковский, рабочий стекольного завода в Клину. Не смогла достать М.Г. Никольская из поселка Икша в Дмитровском районе.

Такой литературой не интересовался шофер Н.И. Семенов из поселка Новостройка в Загорском районе. «Я больше детективы люблю», — говорила П.С. Филимонова, продавщица с Преображенского рынка в Москве. «В моем кругу никто кроме “Правды” ничего не читал», — признавался рабочий совхоза «Хмельницкий» Н.А. Бондарук.

«Не до чтения книжек» было тогда М.Н. Каменской, работнице Московского электролампового завода. Не было времени у А.С. Хорошевой, учительницы начальных классов в Дмитрове.

Сразу прочесть не удалось офицеру ПВО Э.В. Живило: «Это очень не одобрялось руководством». «Тогда было опасно такие вещи читать», — говорит сейчас Н.Е. Мохаев, электротехник опытного завода ВЭИ.

Не читали, но слышали, знакомились с откликами в печати 14% опрошенных, в том числе с положительными — 6%, с отрицательными — 4%.

То, что слышала от своих товарищей Д.В. Шевцова из Лобни, работавшая в Москве токарем на одном из закрытых военных предприятий, полностью поменяло ее отношение ко времени правления Сталина». Из того, что слышал о публикации фрезеровщик завода «Электросталь» В.С. Агошенев, у него появилось ощущение большей свободы слова. Довольно противоречивые отклики приходилось слышать технику трамвайного депо им. Баумана А.И. Харитонову. Сотруднице ЦАГИ в Жуковском С.И. Аржонкиной «рассказывали всякие ужасы». Работник узла связи в Долинске на Сахалине В.А. Куприн из того, что говорилось вокруг, понял, что повесть эта «шла вразрез с властью». «Многое в этой книге — ложь!» — такие отзывы слышала от своих соседей повар кафе-ресторана «Столешники» Е.В. Глазунова. Поверил, что Солженицын антисоветчик, В.Е. Голованов из областного Калиниграда. Услышанным по радио обвинениям в адрес автора поверила Е.В. Федулеева, медсестра в детских яслях при заводе «Красный пролетарий». Слышала, как «партработники ругали, лекции читая», А.П. Безменова, рабочая Красногорского оптико-механического завода.

Отметили, что «читали много позже», соответственно 3 и 4% опрошенных.

Не только не читали, но и ничего не слышали о повести «Один день Ивана Денисовича» соответственно 20 и 17% опрошенных. «В наших кругах книга прошла незамеченной», — вспоминал Н.Е. Чепрасов, военнослужащий из Карагандинской области. Ничего не знала о таком авторе и его повести колхозница А.А. Комарова из деревни Захарове в Малоярославецком районе.

Итак, с повестью познакомился каждый четвертый человек. В основном это городские жители, главным образом интеллигенты. И каждый второй из прочитавших был о ней самого высокого мнения. Солженицын не только укрепил у них антипатию к Сталину, но и заставил шире открыть глаза на саму систему, сделавшую массовые репрессии самым обыденным делом.

Публикация повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», воспринятая в определенных кругах интеллигенции как поворот в сторону дальнейшей либерализации, по времени совпала с выходом в свет массового учебного пособия «История КПСС» под редакцией директора Института марксизма-ленинзма П.Н. Поспелова. По идее оно должно было заменить собой сталинский краткий курс «Истории ВКП(б)». И потому многие ожидали увидеть там свидетельства дальнейшего разрыва со сталинизмом. Но вот именно «дальнейшего» там не было. Все ограничилось пересказом решений последних трех партийных съездов и пленумов ЦК, начиная с 1953 года. А.Т. Твардовский, просмотрев на ноябрьском пленуме ЦК КПСС эту книгу, записывал: «Убожество новой лжицы взамен старой лжи, обладавшей, по крайней мере, большей самоуверенностью и безоговорочностью. Культ личности, оказывается, “не мог поколебать ленинских идеологических и организационных форм”, а между тем ниже речь идет о “восстановлении ленинских норм”. Все, что в истории советского периода неразрывно связано с именем Сталина и явилось успехами социализма, все это делала “Партия” вопреки воле Сталина и т. д. и т. п. Жалкое впечатление: поручили мелкому чиновнику «исправить» известный “краткий курс”, он и делает это, стремясь не упустить ни одного из “указаний” и “разъяснений”, но без всякой заботы относительно убедительности целого. Горе!».

Одновременное появление в свет этих двух произведений было по-своему символично. В этом факте можно обнаружить сразу две тенденции, два возможных вектора, два взгляда не столько на недавнее, связанное с именем Сталина прошлое, сколько на сегодняшний день и завтрашние перспективы развития страны. И, что характерно, носителем обеих этих несхожих тенденций был сам глава партии и правительства.

1 декабря 1962 г. он посетил открывшуюся в Манеже выставку, посвященную 30-летию Московского союза художников. К этому времени живописцы и скульпторы работали и демонстрировали свои произведения как бы в двух руслах. Известные мастера старшего поколения продолжали придерживаться привычной тематики и стилистики. Они продолжали господствовать на больших официальных выставках. Но небольшие, часто однодневные выставки, проводимые в клубах и домах культуры, в учебных и научно-исследовательских институтах, свидетельствовали о появлении новых имен и нового направления в изобразительном искусстве. Выставки, где демонстрировались произведения нового, альтернативного направления, вызывали большой интерес и бурные споры в среде интеллигенции. Ее интерес подогревался краткостью подобного рода мероприятий, ограниченным доступом к ним и отсутствием должной информации. А массовый зритель, воспитанный на традициях передвижников и социалистического реализма, был далек от новых веяний в искусстве и, если ему приходилось, например, видеть произведения П. Пикассо и других современных западных художников, нередко проявлял агрессивность по отношению к тому, что не понимал. Партийное же руководство до поры до времени занимало настороженно-выжидательную позицию.