Ее собственные сны, без тер’ангриала, были наполнены образами, которые казались во многом отблесками Незримого мира. В одном из ее ночных видений Ранд держал меч, сияющий, подобно солнцу. И поэтому Эгвейн с трудом понимала, что это был и впрямь меч, и Ранда она тоже едва узнала. Он угрожал кому-то не более реальному. В другом ее сновидении Ранд оказался на огромной доске для игры в камни и пытался увернуться от чудовищных рук, которые передвигали огромные черные и белые валуны и словно пытались раздавить ими Ранда. Этот сон мог что-то и означать. Весьма вероятно, он предупреждал об опасности, грозящей Ранду со стороны одного или двух его врагов. Это казалось очевидным, но сверх того Эгвейн просто ничего не могла понять. «Я не могу помочь ему сейчас. У меня свое поручение, своя задача. Я даже не знаю, где он сейчас, разве что где-то за пять сотен лиг отсюда».

Эгвейн видела во сне Перрина с волком, а еще с ястребом и с соколом, и птицы сражались друг с другом. Видела Перрина, убегающего от какой-то смертельной опасности, и Перрина, стоящего на высокой скале и делающего шаг в пропасть, при этом он произнес такие слова: «Нужно так сделать. Я должен научиться летать, прежде чем достигну дна». Еще был сон с айильцем, и Эгвейн казалось, что он тоже имеет отношение к Перрину, но она не была в этом уверена. Помнила девушка и сновидение о Мин, едва было не попавшей в стальной капкан, но оставшейся невредимой и миновавшей ловушку, даже не заметив ее. Эгвейн видела также сны о Мэте. В одном из них Мэта окружали катящиеся игральные кости – девушка знала почти наверняка, откуда взялся этот сон. В другом ее ночном видении Мэта преследовал мужчина – которого не было. Девушка этого никак не могла понять. Был преследователь, или, может, их было несколько – но каким-то образом ни одного из них не было. Еще ей приснилось, что Мэт отчаянным галопом несется к чему-то невидимому вдали – к чему он всей душой стремится. Как-то ночью она увидела во сне Мэта с женщиной, которая, казалось, разбрасывала во все стороны огни фейерверка. Эгвейн предположила, что женщина – иллюминатор. По крайней мере, себе она их представляла такими. Но в этом сновидении не чувствовалось никакого скрытого смысла.

Эгвейн стала видеть слишком много сновидений, она перестала верить в то, что они могли быть вещими. Происходило это, скорее всего, потому, что она часто использовала тер’ангриал, но, может быть, причиной являлось всего лишь то, что девушка постоянно носила его при себе. Может быть, Эгвейн наконец-то поняла, что происходит с подлинной сновидицей. Безумные сны, смятенные сны. Мужчины и женщины, вырывающиеся из клетки и возлагающие после этого на свои головы короны. Женщина, играющая с марионетками. А в другую ночь веревочки были привязаны к рукам больших марионеток, а нити от них тянулись к еще большим марионеткам и далее, далее, до тех пор пока последние веревочки не исчезали в немыслимой высоте. Ей снились умирающие короли, рыдающие королевы, яростные сражения. Белоплащники, опустошающие Двуречье. Вновь Эгвейн увидела во сне шончан, и не один раз. Эти сновидения Эгвейн загоняла в самый дальний темный уголок – она не позволит себе о них думать. И каждую ночь снились мать и отец.

Девушка была уверена в том, что значат эти сны. По крайней мере, думала, что уверена. «Это значит, что я на охоте за Черными Айя, но не знаю, как растолковать свои сны и как заставить дурацкий тер’ангриал делать то, что он должен делать. И еще мне страшно, и… я хочу домой». На какое-то мгновение девушке захотелось почувствовать материнскую заботу, чтобы к ней подошла мама, заставила ее лечь в постель и выспаться. Как хорошо быть уверенной, что утром все в жизни решится само собой! «Только мама теперь не может решить за меня все мои проблемы, и отец не прогонит чудовищ и не убедит меня поверить, что их больше нет. Теперь я должна делать все сама».

Как давно все это было: детство, ее близкие. Эгвейн не хотела, чтобы оно возвратилось, но вспоминала о нем с нежностью – как о прекрасном и далеком прошлом. Было бы чудесно снова увидеть родителей, услышать их родные голоса. «Если я ношу это кольцо, значит имею право выбирать сама».

В конце концов Эгвейн разрешила и Найнив, и Илэйн одну ночь поспать с каменным кольцом на пальце. Девушку удивило, с какой неохотой она выпускала кольцо из собственных рук. После пробуждения подруги рассказывали ей, что они видели во сне, и это, конечно, было Тел’аран’риодом, но им так и не удалось увидеть ничего более значимого, чем ненадолго явившийся образ Сердца Твердыни, ничего, что оказалось бы хоть сколько-нибудь полезным.

Плотный столб дыма поднимался теперь вровень с «Голубым журавлем» – по мнению Эгвейн, на расстоянии пяти-шести миль от реки. Другой темный шлейф вырастал к небу размытым пятном где-то у самого горизонта. Его вполне можно было принять за тучу, но Эгвейн знала, что это не так. Вдоль берега кое-где росли небольшие густые рощи, а между ними зеленая трава подступала к самой воде. Иногда берег становился обрывистым и выглядел как подрезанный.

Илэйн вышла на палубу и подошла к Эгвейн. Сильный ветер накинулся на шерстяной плащ Илэйн, такой же, как у ее подруги. Вот в том споре верх взяла Найнив – в выборе одежды. Эгвейн утверждала, что Айз Седай всегда носят самое лучшее, даже во время путешествий. При этом девушка вспомнила о шелках, которые носила в Тел’аран’риоде, но Найнив убеждала спутниц быть бережливее, хотя Амерлин и оставила им толстый кошелек в уголке гардероба старшей из подруг, ведь они до сих пор не имели ни малейшего представления, что сколько стоит в городах ниже по реке. Как явствовало из слов прислуги, Мэт был совершенно прав, говоря о гражданской войне в Кайриэне и о том, что она натворила с ценами; Эгвейн удивилась, когда Илэйн заявила, что Коричневые сестры носили шерстяную одежду чаще, чем шелк. Очевидно, Илэйн так хотелось поскорее выбраться из кухни, что она готова была нарядиться даже в тряпье.

«Меня тревожит, что там с Мэтом. Не сомневаюсь, что он играет в кости с капитаном, на каком бы судне ни путешествовал».

– Ужасно, – пробормотала Илэйн. – Это просто ужасно!

– Что ужасно? – рассеянно спросила Эгвейн. «Надеюсь, он не тычет всем в нос ту грамоту, которую мы ему дали».

Илэйн озадаченно посмотрела на Эгвейн и нахмурилась:

– Посмотри-ка! – Она показала рукой на отдаленный дым. – Неужели ты ничего не видишь?

– Да вижу я, но не хочу думать об этом ужасе, потому что ничего не могу с ним поделать. И еще вот почему: нам нужно быстрее добраться до Тира, потому что те, кого мы выслеживаем, – в Тире. – Эгвейн удивилась собственной горячности. «Я ничего не могу с этим поделать, а Черные Айя находятся в Тире».

Чем больше она думала об этом, тем глубже становилась уверенность: им нужно найти путь в Сердце Твердыни. Пусть никто, кроме благородных лордов Тира, не имеет туда доступа, но Эгвейн была убеждена: только попав в Сердце Твердыни, можно найти ключ к ловушке Черных Айя и расстроить их планы.

– Я тебя понимаю, Эгвейн, но не могу не сожалеть о происходящем в Кайриэне.

– Я слышала лекции о войнах, которые Андор вел с Кайриэном, – сухо ответила Эгвейн. – Бенней Седай сказала нам, что Кайриэн воевал с ним чаще, чем бились между собой два любых других государства, не считая Тира и Иллиана.