— И не тяни ко мне свои ручонки! — громко выкрикнул Эрни.

Сержант Обби сонно всхрапнул и проснулся.

— Хватит строить из себя слабоумного, Эрн! А ну подойди сюда! — не выдержал Нэт. — Строит из себя дурака!

— А теперь послушай, Эрни, — опять вступил Дэн. — Нас с ребятами не интересует ничего, кроме того, что должно было быть. А в среду ты делал только то, что от тебя требовалось: разгонял толпу, танцевал, дурачился с Ральфом, потом ждал своей очереди и танцевал опять. Это ты и делал. А больше — ничего. Запомни — ничего. И не представляй все так, будто ты делал что-то еще. Этого не было.

— Вот-вот, — загудели братья. — Он правильно говорит…

Они были так похожи между собой, что в самом деле напоминали какой-нибудь деревенский хор. Даже чувства они выражали одинаково, лишь добавляя в них каждый свое: Дэн — мудрую терпимость, Энди — доброту и мягкость, Нэт — отчаяние, а Крис — гнев. Эрни тоже был с ними одного поля ягода, несмотря на все свои выкрутасы.

И когда Дэн заговорил снова, он словно подчеркнул это сходство.

— Мы, Андерсены, — сказал он, — всегда вместе. Так оно было и так оно будет. И пока мы вместе, все у нас, как говорится, путем. А вот если один из нас станет отщепенцем и будет воротить все по-своему, как ему заблагорассудится, не посоветовавшись с братьями, тогда уж точно — жди беды. Помните это.

Энди и Нэт пробубнили что-то в знак горячего одобрения.

— Ну ладно! — стушевался Эрни. — Ладно. Считайте, что я нем как рыба.

— Вот так-то оно будет лучше, — сказал Дэн. — А то и до беды недалеко. Помните это, братки. И всегда держитесь вместе…

Внезапно откуда-то раздался металлический звон. Сержант Обби вскочил на ноги. Это оказался Крис, который под действием внезапного порыва хватил молотом по наковальне.

Вроде бы даже сама кузница высказалась в поддержку Дэна Андерсена.

Миссис Бюнц что-то долго записывала в своей тетрадке. Она делала свои записи на немецком, и это ее немного успокаивало — все-таки приятно видеть родные слова и сочетания. У нее было какое-то врожденное почтение к порядку и даже некоторый страх. Она отложила ручку, захлопнула тетрадь и принялась думать о полицейских: не о каком-то конкретном человеке, а о некоем собирательном образе полицейского, каким она его себе представляла. Она вспомнила все, что им с мужем пришлось пережить перед войной и что предшествовало их переезду в Англию. Вспомнила трудности, постигшие их в первые дни войны. Роль полиции во всем этом была более чем нелицеприятной.

Нет, миссис Бюнц в высшей степени не доверяла полицейским.

Она вдруг подумала о неожиданном вторжении в ее комнату Трикси сегодня утром — как раз в тот момент, когда ей этого меньше всего хотелось. А может, Трикси — тоже агент полиции? Это было бы ужасно.

Она спустилась вниз и съела скудный, по ее представлениям, завтрак. Попыталась читать, но никак не могла сосредоточиться. В конце концов она спустилась во двор, подошла к своей новой машине, купленной у Саймона Бегга, и, поколебавшись, завела мотор. Потом, видимо, раздумала куда-либо ехать и вместо этого пошла пешком к Кузнецовой Роще. Однако братья Андерсены встретили ее недобро и на ее нарочито радостное приветствие что-то хмуро пробубнили, при этом не пуская ее внутрь. Тогда она отправилась в деревенскую лавку и купила там две блеклые открытки — владелец магазина, как ей показалось, тоже посмотрел на нее косо.

После миссис Бюнц пошла в церковь, но, как человек сугубо рациональный, вовсе не затем, чтобы найти там душевное утешение. Церковь была очень старая, однако, по мнению фольклористки, совершенно не представляла исторического интереса. А барельеф герба Мардианов послужил лишь неприятным напоминанием о госпоже Алисе.

На выходе она столкнулась с преподобным отцом Сэмом Стейне — на этот раз он был, как и положено, в рясе. Священник тепло с ней поздоровался. Ободренная таким обращением, миссис Бюнц взяла себя в руки и принялась расспрашивать его обо всяких древностях, связанных с Южным Мардианом. Тон ее был более чем покровительственным, словно она заранее признавала за собой интеллектуальное первенство.

— Вот, решила посмотреть вашу церквушку, — объявила она.

— Очень рад, заходите.

— Хотя, конешно, для меня это не представлять такой интерес, как Кузнецова Роща.

— Это верно — у нас тут и не пахнет никакими археологическими находками.

— Вероятно, вы не интересуетесь и местными ритуальными обрядами, — с некоторым пренебрежением сказала она, понимающе кивая головой.

— Отчего же, интересуюсь, — мягко возразил Сэм Стейне. — Для священника это особенно любопытно — в этих танцах столько непосредственности…

— Но они ведь языческие.

— Разумеется, — сказал он и как будто огорчился. — Как мне представляется, — продолжал он, тщательно подбирая слова, — танец Сыновей — это как бы детский взгляд на горькую правду жизни. Как вы знаете, церковь уже много лет поддерживает и приветствует этот обряд.

— Гм! Еще бы! Такие сборы…

— Однако так было не всегда, миссис Бюнц. Сегодня церковь более лояльна к таким вещам. Извините, но мне пора на службу.

— Вы собираетесь служить?

— Нет, — покачал головой священник. — Я пришел помолиться.

Немка прищурилась.

— Ах вот оно что! А скажите, мистер Стейне, вы в вашей церкви, случайно, не молитесь за мертвых? Д-ет у б-ас такой тд-адиции? — простуженно закончила она.

— Есть, — сказал Сэм. — Для этого-то я сюда и пришел — прочитать пару молитв за упокой души старого Вильяма. — Он бросил на нее кроткий взгляд и почему-то добавил: — И еще за одну душу — даже более несчастную…

Миссис Бюнц снова сморкнулась и посмотрела на пастора поверх носового платка:

— Что вы имеете в виду?

— Убийцу, разумеется, — сказал он.

Ответ настолько поразил миссис Бюнц, что она даже забыла отнять от лица платок. Несколько раз она судорожно кивнула и промямлила что-то вроде:

— Ну да, конечно…

Пожелав пастору удачного дня, она отправилась обратно в гостиницу.

Во дворе женщина сразу же наткнулась на Саймона Бегга. Аллейн и Фокс наблюдали их встречу из-за занавески. Похоже, миссис Бюнц хотела поделиться с Саймоном каким-то дурным предчувствием. Голубые глаза его возбужденно блестели, движения были торопливыми. Он проворно вылез из машины и поспешил навстречу миссис Бюнц. Встав перед ней, руки в карманы, он молча, склонив голову набок, выслушал, как немка что-то сбивчиво ему сообщила. При этом она воровато оглядывалась на гостиницу, как будто опасалась, что кто-нибудь ее увидит. Затем она продолжила говорить, нервно встряхивая головой. Саймон ответил ей примерно в той же манере, однако вслед за этим смягчился и ободряюще похлопал ее по плечу. Даже через окно им было слышно, как она вскрикнула от боли. Саймон принялся истово извиняться. Он даже взял миссис Бюнц под локоток — есть такие мужчины, которых хлебом не корми, а дай только взять женщину под локоток, — и настойчиво отвел ее в сторонку, ближе к машине, которую она у него купила. Под рев включенного мотора они продолжили свою беседу.