– а теперь притон милиция разгромила, а участкового уволили по отрицательным основаниям.

И вот, ровно в двадцать три ноль – ноль по местному времени – с разных сторон рынка тормознули несколько Жигулей, полезли из них отморозки с арматурой и коктейлями Молотова. Плеснулось, загуляло яркое, веселое пламя…

– Ворота ломай…

Ворота не поддались. А потом – вдалеке, на проспекте Маркса плеснуло синим…

– Мусора!

Бандиты рванули обратно по машинам – да не тут то было. Из двора, от Дома быта – взвыли сирены…

– Менты!

Один из бандитов решил прорываться силой, нажал на педаль газа. Хлопнул выстрел, потом еще один. Жигуль пошел юзом, ткнулся в столб с разбитым лобовым. С заднего сидения выскочил наркоша, побежал во дворы, завывая от злости и ужаса

– Менты – с..и, с..и, с..и!

За ним побежали, догнали, сбили на землю, начали пинать. Потом – потащили назад… у беспредела тоже должна быть мера.

А там уже и скорая подъехала, и еще менты, и даже криминалисты. У автобуса с зашторенными стеклами – группа разбора, всех записывают, кто, с каким оружием

– … Поднял! Поднял, сказал!

– … Какого года рождения… что значит не помню. Мозги совсем пропыжал?

– … Миш, этих вот отдельно. Это нарики, от них все равно толку нет. Они за дозу свой дом сожгут…

– Так… Револьвер газовый, на стволе надпись – Майами. В барабане… записываешь? В барабане шесть нестреляных патронов…

– … Ах, мимо проходил. В одиннадцать ночи…

***

Как разваливают дела.

Ну самое простое примирение с потерпевшим, но это если возможно по этой категории дел. Оставшиеся на свободе кореша навещают потерпевшего и проводят с ним разъяснительную работу, давая понять, что те кто останется на свободе – с ним разберутся. Терпила идет и забирает заявление.

Можно цивилизованнее – тогда через адвоката. Но суть та же самая, просто вначале идут в ход деньги. Это уже не братки, это если к примеру сбил кого по пьяни.

Потом – есть такой способ как «барашка в бумажке». И это везде, сплошь и рядом. Я могу вам на память назвать десяток адвокатов- бывших ментов, чьи успехи обусловлены не красноречием и знанием законов – а то что они раньше работали в прокуратуре, в Следственном комитете (тогда его не было) и умеют заносить. Заносить – это судари мои целая наука. Так как идет борьба с коррупцией – если ты к примеру следаку предложишь взятку, он скорее всего в УСБ сообщит, заподозрит провокацию. Возьмет он у того, с кем работал, кого знает и про кого знает. Потому вся наша правоохранительная деятельность – до пенсии и после пенсии. Те кто вышел на пенсию – начинают служить связующим звеном между взяткодателями и взяткополучателями. Причем многие идут в полицию, в следствие с одной единственной целью – стать своим и получить право заносить. А те кто нанимает бывших ментов и следаков, спрашивают прямо – в каких службах решаете вопросы.

И потому можно сколько угодно принимать законов и создавать систем – ничего не будет работать, пока есть человеческий фактор. Пока в правоохранительные органы идут молодые люди с четким намерением научиться решать вопросы. Пока есть круговая порука бывших и действующих, и все про всех знают, но молчат

Почему молчат? Сегодня ты – завтра…

Стоп, что это я…

Это то, что есть сейчас – тридцатилетние следаки приезжают на осмотры на своих Мерседесах. Тогда все было проще. Примитивнее…

Может и честнее.

Следачку по делу звали Настя – и она была не более чем тридцатилетней бабой с ребенком, которую бросили на амбразуру в беспощадном и безнадежном бою. Государство не предоставляло ей ни нормальной зарплаты, ни жилья как раньше, ни защиты. Она просто должна была делать свою работу, рискуя всем за несколько сотен долларов в месяц. Единственно, что у нее было ценного – оставшаяся от бабушки квартира. У многих и того не было.

Прокурор района спихнул на нее дело о поджоге на рынке, возможно потому что она не сочла нужным ответить на него более чем понятные намеки. Идя в свою каморку, в которой она сидела, она удивилась хорошо собранному первичному материалу по делу… протоколы, фотофиксация. У одного изъяли переделанный газовик, так уже успели сделать и приложить заключение эксперта, что пистолет исправен и заряжен боевыми патронами.

Интересно, с чего такое внимание обычному поджогу? А?

***

В кабинете рядом с ней сидела Верка, бедовая баба. Разведёнка – службу жены в органах мало кто может выдержать. Как только молодая коллега пришла с папкой, она бесцеремонно потянулась:

– Посмотреть дай.

Опытным взглядом пробежала, присвистнула:

– Ничего себе. Попала ты подруга.

– Это как?

– Кверху каком. Кто у тебя на оперативном сопровождении?

– Хмельницын.

Верка снова присвистнула.

– Так оно и есть. Это тебе Безродный удружил?

– Да.

– Понятно. Говорила тебе, надо было ему дать. Грех, он пока ноги вверх… а ноги опустил, Бог и простил. Это он тебе мстит.

– Да что ты говоришь то?

– Дело говорю. Ты что, ничего не поняла? Дело о попытке поджога Центрального рынка, – начала разъяснять как маленькой Верка, – ты думаешь, с чего кому-то рынок жечь? А с того что его недавно отжали спортсмены через Белуниверсалбанк. Раньше там люди Гиви кормились. Ты Хмельницина знаешь?

– Не работали еще.

– То-то. Он старший опер, в основном по убоям работает. Если Хмельницина назначили на оперативное сопровождение этого дела, значит оно очень важное. И нужно лично подполковнику Маркову. Который в близких отношениях как раз со спортсменами.

Настя уже разучилась удивляться. Она попала в прокуратуру в общем то довольно случайно… пришла на практику с юрфака, тут и осталась. Просто не было уверенности что найдется что-то получше. Но так она думала, что тут как то… по-другому что ли? А тут – все было просто, по-домашнему. Все всё про всех знали. И про то кто рынок отжал. И про то, что когда дежурить по городу, то Верка всегда дежурила с Синицыным в паре. Почему? А догадайтесь с трех раз.

– Ты точно Хмельницина не знаешь?

– Да точно, говорю же тебе!

Вера внимательно осмотрела подругу, посмотрела на часы.

– В обед сгоняй в парикмахерскую, сделай прическу, что ты, как лахудра.

– Зачем?

– За хлебом! Первое впечатление не изменить! Деньги-то есть?

Верка понизила голос:

– От Хмельницына жена ушла, это точно. Боря сказал, разводятся они.

– По твоему…

– По моему! Тебе сколько, тридцон есть уже? Через пару лет ты уже никому не нужна будешь. А Хмельницын в силе, он старший опер уже, и