На восьмой день плавания разразился страшный шторм, на галере поломало 17 весел и раздробило руль, и «вследствие этого беглецы должны были сократить путь, они пристали к берегу в гавани Мессине».

Встретили их не особенно сердечно. «Шпанские земли иноземцы, — писал И. Мошкин, — стали нас… призывать и призвали нас… в город, и зазвали нас в одну палату, и приставили к нам сторожу, и воду нам… продавали. И я… не мог в том ничего учинити, потому что ранен и обгорел и два месяца лечился…» Галеру со всем содержимым («со всеми животы») и турецких пленников у бывших рабов отобрали, по выражению И. Мошкина, «совсем ограбив душею да телом», и прибывшие «не могли ничего учинити».

По выздоровлении руководитель восстания, как он сам замечал, «стал писать Шпанские земли до воеводы, чтобы нас… из своей земли отпустил в православную христианскую веру. И он нас пустить не хотел, и давал нам гроши и платья, и жалованья, чтобы мы служили шпанскому королю… мне… давал Шпанские земли король по 20 руб. на месяц, и мы ему служить не захотели». В конце концов власти отпустили большинство «русинов» на родину, дав им «лист вольной», но все-таки семь человек задержали силой, посадив в тюрьму.

И. Мошкин, казаки и русские люди переправились из Сицилии через Мессинский пролив на Апеннинский полуостров и по территории Калабрии и Кампании направились к Риму. «И шли… наги и босы, и голодны…» В Риме «у папы приимали сокрамент» (благословение), и там же ватиканские врачи сделали операцию Г. Кирееву, который до того «лежал… при смерти 2 месяца», — извлекли из раны наконечник стрелы.

Из Рима путники пошли на Венецию, а оттуда в Австрию. «Цесарь, — писал И. Мошкин, —…был нам рад и звал нас на службу, и давал нам жалованье большое, а мне… поместье…» Из Австрии через Венгрию они пришли в Варшаву. Польский король, говорится в челобитной И. Мошкина, «велел нам дата пита и есть, дал нам пристава своего, королевского коморника Андрея Заклику и… подводы, мне… на дорогу дал 10 руб., а товарищам моим всем по 2 руб., и вез на подводах до Вязьмы». По дороге к группе примкнул еще один русский, Степан Лукьянов, который сообщил, что взяли его «в полон литовские люди в московское разоренье маленька», что он трижды пытался бежать из Польши, но его настигали, и один из «литовских людей» при этом его «порубил топором, а другой саблею».

Уже на «государевых», царских подводах путешественники доехали из Вязьмы до Москвы, где и подали царю челобитную с описанием своего подвига и странствий. «И шел я… с товарищи своими, — писал И. Мошкин, — через многие земли наг и бос, и во всяких землях призывали нас на службу и давали жалованье большое, и мы… христианские веры не покинули и в иных землях служить не хотели, и шли мы… на твою государскую милость». «Милосердый государь царь и великий князь Михаила Федорович всея России! — просил герой. — Пожалуй меня… с моими товарыщи за нашия службишка и за поденное нужное терпение своим царским жалованьем, чем тебе, праведному и милосердому государю, об нас, бедных, Бог известит».

21 июня 1643 г. царь «пожаловал» — повелел И. Мошкину и другим бывшим стрельцам «дать корму по 2 алтына, а достальным всем детям боярским по 8 денег, казакам по 7, пашенным крестьянам по 6 денег». Отмечено было лишь то, что они «свободились без окупу», а их героизм и мужество, необычные и тяжелые приключения были оставлены без внимания. Я. Быков, не нашедший в родной Москве ни одного своего «родимца» («всех побили литовские люди в московское разоренье, а иные померли») и вынужденный скитаться «меж двор без приюту, головы приклонить негде», просил, «чтоб… напрасною смертью не умереть», постричь его в монахи одного из монастырей «без вкладу». Михаил Федорович удовлетворил просьбу человека, который провел 6 лет в литовском плену, 10 лет в крымском и еще 20 лет на турецкой галере. По государеву же указу бывших невольников отослали «под начало к патриарху для исправления для того, что у папы приимали сокрамент», и они затем «в монастырях под началом были».

Надо полагать, донские казаки из Москвы вернулись на Дон и запорожцы из Варшавы в Сечь. Но дальнейшая судьба никого из участников восстания неведома, кроме, может быть, Р. Катиржного. Около четырех лет он служил в Палермо (по Ю.А. Мыцыку, в 1642—1647 гг.), затем вернулся на Украину, принял активное участие в освободительной войне 1648— 1654 гг., отличился на дипломатическом поприще[507], был наказным нежинским полковником.

«Автор рассказа, — пишет об итальянской брошюре 1643 г. В.Б. Антонович, — неизвестен, но можно догадываться по его содержанию, что он составлен… Сильвестром… которого деятельность во время подготовления восстания невольников особенно тщательно оттенена». Публикатор второго издания той же брошюры на русском языке также считает, что этот «отчет» составлен, «по всему вероятию, итальянцем Сильвестром». У М.А. Алекбер-ли есть замечание, что брошюра и челобитная И. Мошкина — это «два документа, весьма вероятно, написанные двумя участниками одних и тех же событий».

Однако у нас есть сомнения в авторстве Сильвестра в связи с его юным возрастом и тем, что подобные сочинения обычно составляли лица, имевшие отношение к литературе. Кроме того, мы не находим в тексте какой-либо особенно значительной «оттененности» действий Сильвестра, а внимание, проявленное к нему как соотечественнику, участвовавшему в замечательном деле, вполне понятно. Брошюра составлена, может быть, на основании рассказа Сильвестра или кого-то другого, а скорее всего нескольких из участников восстания, среди которых могли быть и сам И. Мошкин, и казаки[508].

Вернемся здесь к вопросу, который уже затрагивался и имеет отношение к антиосманской борьбе казаков за Босфором. Невольникам, добившимся свободы и попавшим в Италию, перед возвращением на родину обычно предлагали службу на местных флотах и в армиях, особенно в Венеции и владениях испанского короля. И. Мошкин и его донские и русские товарищи, как мы видели, устремились на родину, но некоторые казаки по разным причинам принимали подобные предложения, как тот же Р. Каторжный, вернувшийся домой по известию о начале войны с поляками. Ю.А. Мыцык предполагает, что подобно украинскому казаку, возможно, остались на итальянской службе и еще некоторые участники восстания И. Мошкина.

Запорожцы и донцы могли появляться на флотах Австрии, великого герцогства Тосканского, Ордена мальтийских рыцарей, у ускоков[509]. Обратим внимание на сообщение М. Нечаева, правда, выходящее за рамки XVII в., о том, что когда французское судно, на котором паломник направлялся с Кипра в Яффу, было осмотрено мальтийскими корсарами, среди последних оказались «2 человека наших русских людей». В этой связи любопытно наблюдение, сделанное в 1980-х гг. одним украинским моряком на Мальте. В соборе Св. Иоанна он обнаружил поразительную скульптурную композицию — надгробие XVI—XVII вв., где изображены умерший господин и двое его слуг. Первый из них — «с угодливой ухмылкой раб, который покорно ожидает распоряжение от хозяина», а второй — запорожский казак. «На нас глядит волевое, гневное и одновременно исстрадавшееся неволею лицо. Оселедец на голове, напряженные мышцы тела, в глазах — тоска… Полоненный, проданный в рабство, но непокоренный»[510].