– Молодцы, ребята, – сказал я. – А лодка ваша в порядке?

– Ага, мы оставили ее в основном помещении склада. Когда был прилив, ее придавило к потолку, воды было столько, что даже не верится, и она там пробыла, пока вода не спала. Прилив был сильный!

– Штормовой, – поправил Хёкстер. – Говорят, на двадцать один фут выше самого высокого прилива, что когда-либо бывал раньше.

– А пирог еще есть? – поинтересовался Роберто.

Пару столетий назад пользовался популярностью комикс, который публиковался в нью-йоркской прессе – газете или журнале. Издание сочетало в себе все, что делало из города фонтан литературного мастерства, – от Мелвилла и Уитмена до… Ну, в общем, этот комикс состоял из карты города, если смотреть на него с востока. Ракурс был выбран такой, что остальная часть США по размеру казалась сопоставимой с парой манхэттенских кварталов, а Тихий океан выглядел не шире Гудзона. Забавный образ нью-йоркской эгоцентричности. Любопытно даже, насколько легко проваливаться в одну и ту же нору всякий раз, когда говоришь о городе: а что, кроме Нью-Йорка, имеет значение? Это же столица мира, и все такое.

Так-то оно так. Может, даже более чем. Но читатель ведь хорошо осведомлен о легкости возникновения образов, потому он и отнесется снисходительно к напоминанию: этот фокус с Нью-Йорком упомянут здесь не для того, чтобы показать, что это единственное место, имевшее значение в 2142 году, а лишь чтобы показать, что он подобен всем остальным городам мира и интересен сам по себе как типовой. Также он интересен благодаря своим особенностям – особенностям архипелага, расположенного в устье, выходящем в бухту, и тем, что застроен очень высокими зданиями.

Поэтому, раз нет нужды описывать ситуацию в прочих прибрежных городах, таких как влажный Майами, параноидально осушенные Лондон и Вашингтон, болотистый Бангкок и почти заброшенный Буэнос-Айрес, не говоря уже обо всех тоскливых местечках в глубине материка, зачастую объединяемых одним-единственным страшным словом «Денвер», важно поместить Нью-Йорк в контекст всего остального, как в том комиксе, выделив в единую категорию – «все остальное». Потому что отныне в этом рассказе история Нью-Йорка начинает иметь значение, только если глобальное будет рассматриваться с целью уравновесить местное. Если Нью-Йорк – столица столиц (хотя это не так, но представьте, что так, чтобы легче было думать о совокупности), то вы увидите связь: все, что происходит в столице, зависит и определяется тем, что происходит в остальной части империи. Периферия заражает ядро, провинции захватывают центр, и сеть завязывает узел так крепко, что тот становится гордиевым и может быть лишь разрублен надвое.

И вот ураган «Фёдор» обрушил свой гнев на Нью-Йорк и его окрестности. Да, здесь это катастрофа, но для остального мира – увлекательная новость, развлекательная теленовелла и возможность поупражняться в приятном и оправданном злорадстве. Мало кто сильно любит Нью-Йорк, этот самый желанный, но самый ненавистный из городов, и никто никогда не скажет: «Ой, как мне жалко Нью-Йорк» или «Ой, какой же Нью-Йорк жалкий город!» Никто не скажет, никто не подумает. Поэтому эмоциональное, историческое и физическое влияние разорения, совершенного ураганом, получилось почти исключительно местным. Правительство штата и федеральное правительство выслали помощь, чтобы устранить первостепенные проблемы, возникшие после бури, – это было их обязанностью, но те, кто не был непосредственно захвачен драмой, быстро забыли про нее и переключились на следующие эпизоды великого парада событий. Два месяца спустя Пекин занесло сорокафутовым слоем лессовой пыли, которую ветер принес с востока: вы слышали? Можете такое представить? Хотите узнать подробнее?

Нет. Образы возникают легко: когда нас что-то сильно поражает, то нам кажется, что это имеет больший масштаб, чем на самом деле. Так что вернемся в Нью-Йорк – там ведь как-никак бейсбол изобрели. В мире же мирового капитала, где Нью-Йорк, как утверждают, является столицей, эти местные события имели вполне реальные последствия. Разгромить Нью-Йорк – все равно что бросить булыжник в темный омут: рябь разошлась по миру подобно сейсмическим волнам, растревожив чувствительные инструменты по всей деньгосфере, которая теперь имела масштаб, сопоставимый с самой биосферой. Пересекающиеся волны и производные эффекты приводили к двум отчетливо различимым итогам, которые, в свою очередь, обострили друг друга. Во-первых, капитал снова ушел из Нью-Йорка, посчитав, что городу потребуется не меньше десятилетия, чтобы оправиться от разрушения, и доходность на протяжении этого периода будет выше в Денвере, то есть где угодно. Все твердое растворяется в воздухе, как когда-то провозгласил Карл, а все жидкое стекается в Денвер. А во-вторых, все индексы цен на жилье просели на несколько пунктов, причем ИМС естественным образом возглавляет падение как индекс, привязанный конкретно к той зоне, которая только что понесла ущерб. Другие индексы, в том числе Кейса – Шиллера, тоже упали, не так сильно, как ИМС, но существенно. Суть в том, что эти индексы не просто упали, но и стали после этого немного отличаться. То есть между ними появилась разница, на которую можно было ставить так или эдак, в зависимости от того, какой считать более верным.

Эти два обстоятельства, может, и не создавали ощущения, что самые большие деревья в лесу должны упасть, и не выглядели достаточно значительными, чтобы встряхнуть денежные сейсмографы по всему миру. Напротив, они казались вполне себе рядовыми. Но забавно, как ситуация порой может меняться со скоростью проносящейся мимо стайки птиц. И насколько пузыри структурно идентичны пирамидам – какое совпадение! Еще более поразительное совпадение – насколько вся капиталистическая экономика по своей структуре напоминает либо пирамиду, либо систему пирамид. Как такое возможно? Очередной ли это пример конвергентной эволюции, изоморфной идентичности, клонирования или просто удивительной юнговской синхронности, то есть совпадения? Да, наверное, просто совпадение. Но, как бы то ни было, пузыри, пирамиды и капитализм обязаны расти – иначе окажутся в полном дерьме. Достаточно серьезной заминки в этом росте – и они нарушают собственную логику, лишая себя прибыли, необходимой для следующего вложения, необходимого для получения прибыли, необходимой для следующего вложения, необходимого для получения прибыли, и так до бесконечности. Если система не движется по спирали, она стопорится, а потом, вместо того чтобы вернуться по той же спирали с той же скоростью, обрушивается, как проколотый дирижабль, как сломавшийся вертолет. Финансисты сказали бы: как холодильник, падающий с неба.

Вроде того.