Сантьяго разозлился. Вожделенный глоток спиртного опять становился делом неопределенного будущего.

– Никакого допроса не будет, – решительно сказал он. – Мой сын – гражданин Европейского Союза и свободный человек с индексом В-10, а не какой-нибудь иммигрант. К тому же он несовершеннолетний, поэтому все вопросы, которые вы собираетесь задать ему, придется задавать мне, только не думаю, что Высокий представитель обрадуется, узнав, какой унизительной процедуре подвергся европейский литератор с мировым именем, прибывший в Хьюстон по его личному приглашению.

Поразительно, как ему удалось произнести столь длинную речь. Веснушки офицера иммиграционной службы медленно тонули в пунцовой краске негодования. Дана быстро наклонилась к ней и зашептала что-то на ухо. Рыжая продолжала наливаться кровью, приобретая удивительное сходство с москитом. Сантьяго захотелось изо всех сил хлопнуть ее рукой прямо по фуражке, чтобы проверить, лопнет она или нет, но тут Дане, наконец удалось найти какие-то неопровержимые аргументы, и рыжая капитулировала.

– Ладно, мистер Толстоевский, – сказала она, неодобрительно покосившись на Мондрагона. – Добро пожаловать в столицу мира, но не забывайте, что здесь вы всего-навсего иностранцы. Забирайте ваших гостей, мисс Янечкова.

Оказавшись за пределами зоны спецконтроля, Сантьяго повернулся к своей спасительнице и с галантностью истинного кабальеро произнес:

– Сеньорита Дана, у меня нет слов, чтобы выразить ту признательность, которую мы с моим сыном к вам испытываем. Позвольте вашу ручку, сеньорита...

– Нет-нет, – быстро сказала Дана, пряча руки за спину. – Простите, господин Мондрагон, но я не люблю, когда мне целуют руки.

– Как грустно! Прекрасная сеньорита, лишая меня одной милости, не откажите в другой...

– Смотря чего вы хотите. – Дана озорно улыбнулась, и на миг Сантьяго показалось, что перед ним стоит ровесница Ивана. – Я никогда не ставлю подпись под документом, пока не дочитаю его до конца.

– Не зовите меня больше «господин Мондрагон». Для вас я Сантьяго, а если это имя кажется вам слишком длинным, можете звать меня Санти. Ну как, согласны?

– Только в том случае, если вы перестанете обращаться ко мне «сеньорита». Просто Дана, о'кей?

Сантьяго поймал ее руку и с чувством пожал. Кожа у нее оказалась очень гладкая и горячая, похожая на нагретый солнцем янтарь.

– Великолепно, Дана! Разрешите представить вам моего приемного сына Ивана. Иван, это Дана Янечкова, помощник одного весьма высокопоставленного лица и наша добрая фея-избавительница.

– А, вы из России. – Дана протянула смущенному Ивану тонкую ладошку. – Я видела ваше досье. Ну, надеюсь, вам здесь понравится. А теперь, если не возражаете, я отвезу вас в Центр Паломника и представлю своему шефу.

– Дана, – проникновенно сказал Сантьяго, – покажите мне, где в этом аэропорту можно купить бутылочку холодного пива, и я готов следовать за вами хоть на край света.

– Нет проблем, – совершенно не удивившись, кивнула Янечкова. – Рядом со стоянкой есть открытый бар с добрым десятком сортов пива. Но должна вас предупредить: все пиво в Хьюстоне – безалкогольное. Добро пожаловать в город сухого закона, Сантьяго.

В груди Мондрагона похолодело.

– Вы шутите, – неуверенно проговорил он. – Черт побери, это невозможно...

– Пророк не одобрял пьянства, – объяснила Дана. – В пределах Хьюстона за распитие спиртных напитков на улице вас ждет штраф в тысячу долларов, а в пригородных забегаловках виски дороже чистой воды. И, кстати, ругаться на улице тоже запрещено – вас оштрафуют долларов на триста, так что советую держать себя в руках.

Как я мог забыть об этом, подумал Сантьяго. Я же сам писал про возникновение идиотской традиции в своей «Заре». Когда Белое Возрождение только набирало силу и толпы фанатиков стали стекаться в Хьюстон, чтобы послушать речи Дэвида Финча и проповеди Иеремии Смита, Пророк запретил приходящим к нему пить спиртное и курить табак. Кто бы мог подумать, что этот варварский обычай просуществует столько лет...

– Прелестное местечко, – стараясь скрыть свое потрясение, сказал он. – Надо полагать, что в том месте, куда мы сейчас направляемся, бар в номере тоже не предусмотрен.

– Особеннов том месте, – заверила его Дана. – Это же Центр Паломника, а не салун на Диком Западе. Но могу вас обрадовать – на приеме, который состоится сегодня вечером, будет представлен огромный выбор самых изысканных вин мира.

«Дожить бы еще до вечера», – хмуро подумал Мондрагон. Затея с поездкой в Хьюстон нравилась ему все меньше и меньше.

Всю дорогу до Центра Паломника он мужественно сражался с подступающими к горлу приступами тошноты и думал только о том, как бы окончательно не опозориться перед Даной. Девушка вела вингер уверенно, по-мужски, смело ныряя под серебристые арки небесных мостов и легко огибая мчащиеся навстречу машины. Каждый вираж заставлял Сантьяго набирать полную грудь воздуха и до боли сжимать кулаки – только так ему удавалось удержать в себе все, что он так неосмотрительно выпил этой ночью. Он почти не обращал внимания на холодную фантастическую красоту Хьюстона, на мелькавшие за стеклом кабины зеркальные башни и зиккураты, на видневшиеся в отдалении огромные тарелки радиотелескопов Центра управления полетами космического агентства Североамериканской Федерации. Наконец вингер описал широкую дугу над медленно несущей свои воды к океану рекой и пошел на посадку. Сантьяго, из последних сил сдерживая дурноту, посмотрел вниз – там громоздились массивные постройки из красного кирпича, похожие одновременно и на старые заводские корпуса, и на средневековую цитадель какого-нибудь воинственного ордена.

– Центр Паломника, – пояснила Дана, сажая машину на вполне современную с виду площадку между двухэтажных кирпичных коробок. – Почти все участники завтрашней поездки живут здесь.

– Все животные равны, но некоторые равнее? – раздраженно поинтересовался Мондрагон. Перспектива остаться на сутки в этом унылом месте, да еще и без капли спиртного, приводила его в отчаяние. Впрочем, если Дана и поняла его иронию, то лишь отчасти – Оруэлла она явно не читала.

– Король Аравийский поселился в гостинице за рекой. Но это продиктовано соображениями безопасности, и, кроме того, он мусульманин. Вы же не мусульманин, Сантьяго?

– Я католик, – сухо ответил Мондрагон, выбираясь из вингера. Иван вылез вслед за ним и, как обычно, встал у него за плечом. – А мой сын – православный. Судя по тому, что Пророк говорил о наших конфессиях, он бы не слишком обрадовался, увидев нас в числе гостей этого Центра.

Дана дотронулась рукой до очков-зеркалок, словно собираясь их снять.

– Не я придумала эти правила, Сантьяго. Если хотите знать, я сама прилетела в Хьюстон только вчера вечером. Я не служительница Церкви Господа Мстящего, не мэр Хьюстона и даже не функционер Белого Возрождения. Слушайте, для чего вы так хотели со мной встретиться, неужели для того, чтобы спорить на религиозные темы?