Эта комедия продолжалась весь день у каждого встречного поста. Когда я добралась до места ночлега, примерно тридцать вояк выстроились во дворе, пытливо вглядываясь мне в лицо. «Сколько она собирается нам заплатить?..» — гадали они. Я не могла их разочаровать.

Но, как только солдаты вернулись в свою казарму, к счастью, расположенную довольно далеко от деревни, где мы остановились, я велела погонщикам приготовиться к отъезду задолго до рассвета, пока нам не успели прислать новых телохранителей; я опасалась, видя, как быстро прибывает их количество, что вскоре мне придется взять на содержание небольшую армию. Поэтому мы сбежали под покровом ночи при тусклом свете ущербной луны.

Однако временами охрана оказывалась кстати. При случае она действительно могла принести пользу, но не во время встреч с разбойниками, а в будничных делах.

Несколько солдат приезжали на место ночлега раньше путника и подыскивали ему комнату в лучшей гостинице, следя за тем, чтобы ее убрали и как следует подготовили к его прибытию. Если в населенном пункте не оказывалось гостиницы или она была слишком убогой, солдаты уговаривали владельца наиболее роскошного дома сдать одну из самых уютных комнат заезжему иностранцу; если же хозяин артачился, его насильно заставляли проявить гостеприимство.

С помощью охраны можно было легко доставать провизию. Словом, ее старания давали множество мелких преимуществ.

Незачем говорить, что солдаты во время пути не упускали случая попировать за счет местных жителей и даже возвращались с трофеями.

Те «веселые» времена уже прошли. Солдатам, сопровождавшим меня в Сикане, приходилось довольствоваться обильным трехразовым питанием, которое я оплачивала, и щедрым вознаграждением напоследок.

Это устраивало молодых жизнерадостных парней, без которых я вполне могла обойтись, тем более что мы виделись лишь в гостиницах, где я останавливалась. Днем они перемещались, руководствуясь собственными соображениями, то намного меня опережая, то плетясь далеко позади, их никогда не было видно из моего портшеза.

За исключением некоторых удаленных областей с некитайским населением, солдаты уже почти совсем не пользуются былым влиянием и авторитетом. Хозяева гостиниц, крестьяне и мелкие лавочники избавились от своей исконной робости и без всякого стеснения требуют расчет или просто не пускают военных на порог. С точки зрения справедливости это бесспорный прогресс. Древние традиции стали предосудительными. И все же я не заметила, чтобы материальное благосостояние простых китайцев значительно возросло благодаря такому подъему самосознания.

Какие нравственные принципы преобладают в западных приграничных провинциях? По этому поводу можно сказать немного. В Сикане, Цинхае и прилегающих районах подавляющая масса людей слишком инертна и неразвита, и благородные качества или страшные пороки им не присущи.

Местные трагедии, как правило, разыгрываются на почве корысти, алчности или в результате семейных конфликтов, причем нередко эти причины переплетаются.

Приведем несколько примеров.

Дочь одного богатого торговца вышла замуж за единственного сына состоятельной вдовы. Как только свадебные торжества — пиршества, продолжавшиеся несколько дней, — закончились, свекровь возложила на сноху все обязанности по дому, который был очень большим. Молодая женщина стала возражать, ссылаясь на то, что у ее родителей такую работу выполняли служанки, но свекровь ничего не желала слышать. По ее словам, она не собиралась платить жалованье служанке, в то время как в доме проживает женщина, которая может работать бесплатно.

Муж новобрачной был мошенником, игроком и гулякой; он никогда не возвращался домой раньше двух-трех часов ночи. Обожавшая сына мать вставала, чтобы открыть ему дверь, а также накормить и напоить его, если он того хотел. Она заявила, что отныне эта обязанность переходит к снохе и что та должна держать наготове горячий ужин, дабы подавать его мужу ночью, когда тот возвращается домой. Новобрачная наотрез отказалась. Старая скряга не понимала, что времена, когда китайская свекровь могла рассчитывать на рабскую покорность своей снохи, которую она тиранила, прошли.

И вот как-то раз крики и причитания из этого дома переполошили соседей. С помощью нескольких родственниц старуха привязала сноху к одному из столбов окружавшей двор галереи, чтобы сыну было легче ее пороть, что тот и делал со всей силой.

На следующий день отец жертвы, крепкий верзила, вместе с ватагой друзей обоего пола стал осаждать дом, где держали взаперти его дочь. Опасаясь, что они начнут ломать дверь, свекровь вышла для выяснения отношений. Последовала ссора с перебранками, и улица наполнилась адским шумом.

Кое-кто из соседей и случайных прохожих, быстро введенных в курс дела и не успевших толком разобраться в том, что происходит, встали на сторону свекрови, другие вступились за отца-мстителя и принялись орать в один голос с главными участниками спектакля. Когда все окончательно распалились, мужчины стали драться, а женщины царапать друг друга. Муж женщины осмотрительно удрал через черный ход, а сама она была уведена отцом.

Когда речь зашла о возвращении денег, уплаченных женихом родителям жены[148], а также приданого невесты, снова последовали долгие шумные споры, затем страсти все же улеглись. Впоследствии я узнала, что наша героиня решила попытать счастья с другим партнером.

Таким образом, в Китае прошла пора нерасторжимых браков и вечного вдовства. Разводы теперь отнюдь не редкость, даже в высшем обществе, и множество молодых и зрелых вдов вторично выходят замуж.

Однако некоторые браки заканчиваются трагически, как и в былые времена.

Девушка из богатой семьи вышла замуж за юношу, занимавшего равноценное положение в обществе. Свекровь не истязала сноху физически, но постоянно, к месту и не к месту, бранила ее и осыпала упреками.

Молодая женщина тщетно умоляла родителей забрать ее домой и помочь получить развод. Те были приверженцами старых традиций, запрещающих расторгать брак. «Ты должна жить в семье мужа, — твердили они, — ты принадлежишь ему и не можешь с ним расстаться».

Молодая жена, которой еще не было двадцати лет, покончила с собой, приняв большую дозу опиума.

И тут у родителей покойной взыграли корыстные чувства. Они, не желавшие слушать мольбы своей бедной дочери, после ее смерти возопили, что родня мужа свела ее в могилу, иными словами, что третировавшие женщину свекровь и другие члены семьи довели ее до самоубийства. По традиционным китайским законам, это приравнивается к убийству.

Родители требовали, чтобы свекор и свекровь покойной устроили за свой счет необычайно пышные похороны, в которых должны были участвовать представители духовенства всех городских и пригородных монастырей. Они также настаивали, чтобы им выплатили огромную компенсацию за утрату дочери.