Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он нес в руках золотистый персик, первый в этом сезоне, раздумывая, как настоящий эгоист, не будет ли лучше для счастья Франции, если этот персик съест он, а не принцесса.
Король заметил, с какой поспешностью де Жюсье бросился к Андре, которую король вследствие слабого зрения едва различал и уж во всяком случае не узнал; он услышал приглушенные крики Жильбера, испытывавшего глубочайшее потрясение, – все это заставило его величество ускорить шаг.
– Что случилось? Что случилось? – стал спрашивать Людовик XV, приближаясь к зарослям питомника, от которого его отделяло всего несколько шагов.
– Король! – воскликнул де Жюсье, поддерживая девушку – Король!.. – прошептала Андре, окончательно теряя сознание.
– Да кто же все-таки там? – повторял Людовик XV. – Кто там, женщина? Что с ней?
– Обморок, сир.
– Неужели? – молвил Людовик XV.
– Она без чувств, сир, – прибавил де Жюсье, указав на девушку, неподвижно лежавшую на скамье, куда он только что ее опустил.
Король подошел ближе, узнал Андре и с содроганием вскрикнул:
– Опять она!.. Но это возмутительно! Надо видеть дома, если ты подвержена таким болезням. Неприлично умирать вот так весь день, у всех на глазах!
И Людовик XV вернулся на дорожку, ведшую в Малый Трианон, ругая почем зря бедную Андре, Не зная всей подоплеки, пораженный де Жюсье замер в нерешительности. Обернувшись и увидев в нескольких шагах от себя испуганного и озабоченного Жильбера, он крикнул ему:
– Подойди сюда, Жильбер! Ты сильный, отнесешь мадмуазель де Таверне домой.
– Я? – вздрогнув, пробормотал Жильбер. – Чтобы я ее отнес? Да как я могу дотронуться до нее? Нет, нет, она никогда мне этого не простит, никогда!
И он в ужасе убежал прочь, изо всех сил зовя на помощь.
В нескольких шагах от того места, где Андре лишилась чувств, работали два помощника садовника; они и прибежали на крики Жильбера. По приказанию де Жюсье они понесли Андре в ее комнату, в то время как Жильбер, опустив голову, издалека смотрел на недвижное тело девушки, словно убийца, провожавший свою жертву в последний путь.
Когда процессия подошла к службам, де Жюсье отпустил садовников; Андре раскрыла глаза.
Барон де Таверне вышел из комнаты, заслышав голоса и шум, сопровождающий обыкновенно любой несчастный случай: Таверне увидел дочь, еще нетвердо стоявшую на ногах и пытавшуюся собраться с духом и подняться по ступенькам, опираясь на руку де Жюсье.
Барон подбежал с тем же вопросом, что и король!
– Что случилось? Что случилось?
– Ничего, отец, – тихо отвечала Андре, – мне нехорошо, голова болит.
– Мадмуазель – ваша дочь, сударь? – спросил де Жюсье, поклонившись барону.
– Да.
– Я очень рад, что оставляю ее в надежных руках, но умоляю вас пригласить доктора.
– Все это сущие пустяки!.. – молвила Андре.
– Разумеется, пустяки! – подтвердил Таверне.
– Я от души надеюсь, что это так, – отвечал де Жюсье, – однако, признаться, мадмуазель была очень бледна.
Проводив Андре до двери, де Жюсье откланялся. Отец и дочь остались вдвоем.
Пока Андре не было. Таверне обо всем поразмыслил. Он подал руку стоявшей на пороге Андре, подвел ее к софе, усадил ее и сел сам.
– Простите, отец, – обратилась к нему Андре, – будьте добры отворить окно, я задыхаюсь.
– Я собирался серьезно с тобой поговорить, Андре; а из клетки, которую тебе определили под жилье, отлично слышен малейший вздох. Ну хорошо, я постараюсь говорите тихо.
И он отворил окно, Он возвратился к дочери и, качая головой, снова сел на софу.
– Должен признать, – начал он, – что король, проявивший к нам поначалу немалый интерес, не очень-то любезен, позволяя тебе жить в этой хибаре.
– Отец! В Трианоне не хватает места, – возразила Андре, – вы сами знаете, что в этом большой недостаток дворца, – Что места не хватает кому-нибудь другому, – вкрадчиво зашептал Таверне, – это я еще мог бы допустить, но для тебя, дочь моя!.. Нет, это невозможно!
– Вы слишком высоко меня цените, отец, – с улыбкой заметила Андре. – Как жаль, что не все такого же мнения!
– Все, кто тебя знает, дочь моя, думают, как и я. Андре поклонилась, словно разговаривала с незнакомым человеком: комплименты отца начинали ее беспокоить.
– Ну.., ну а.., король тебя знает, я полагаю? – продолжал Таверне.
С этими словами он устремил на дочь испытующий взгляд.
– Король меня едва узнает, – отвечала Андре, нимало не смутившись, – и я мало что для него значу, насколько я могу судить.
– Ты мало что для него значишь!.. – вскричал он. – Признаться, я ничего не понимаю из того, что ты говоришь! Мало что значишь!.. Ну, мадмуазель, вы слишком низко себя цените!
Андре с удивлением посмотрела на отца.
– Да, да, – продолжал барон, – я уже говорил и еще раз повторяю: вы из скромности готовы позабыть о чувстве собственного достоинства!
– Вы склонны все преувеличивать: король проявил интерес к несчастной нашей семье, это верно; король соблаговолил кое-что для нас сделать; однако у трона его величества так много неудачников, король так Щедр на милости, что немудрено, если он забыл о нас после того, как облагодетельствовал нашу семью.
Таверне пристально посмотрел на дочь, отдавая должное ее сдержанности и непроницаемой скрытности.
– Знаете ли, дорогая Андре, ваш отец готов стать первым вашим просителем и в качестве просителя обращается к вам; надеюсь, вы его не оттолкнете.
Андре взглянула на отца, как бы требуя объяснений.
– Мы все вас просим, похлопочите за нас, сделайте что-нибудь для своей семьи…
– Зачем вы все это мне говорите? Чего вы от меня ждете! – воскликнула Андре, потрясенная смыслом того, что ей сказал отец, а также его тоном.
– Согласны вы или нет попросить что-нибудь для меня и своего брата? Отвечайте!
– Я сделаю все, что вы прикажете, – отвечала Андре, – однако не думаете ли вы, что мы можем показаться слишком жадными? Ведь король и так подарил мне ожерелье, которое стоит, по вашим словам, более ста тысяч ливров. Кроме того, его величество обещал моему брату полк; на нашу долю и так выпала значительная часть королевских милостей.
Таверне громко захохотал.
– Так вы полагаете, что эта цена достаточно высока?
– Я знаю, что ваши заслуги велики, – отвечала Андре.
– Э-э, да кто вам говорит о моих заслугах, черт побери?
– О чем же вы, в таком случае, говорите?