Стоя рядом с великим тираном, крепко державшим ее за руку, она показала в ту сторону, где я в одиночку сражался против огромной толпы.

– Неужели ты думаешь, Саленсус Олл, что жена такого человека, как он, – воскликнула Дея Торис, – когда-нибудь опозорит его память, пусть даже он тысячу раз умрет, и свяжет свою судьбу с ничтожеством? Есть ли еще в каком-либо из миров такой же человек, как Джон Картер, принц Гелиума? Найдется ли тот, кто готов мчаться через всю воинственную планету и бороться с дикими зверями и толпами двуногих дикарей ради любви к женщине? Я, Дея Торис, принцесса Гелиума, принадлежу ему. Он сражался за меня и завоевал мою любовь. Будь ты человеком храбрым, ты бы оказал честь его доблести и не стал его убивать. Сделай его рабом, если желаешь, Саленсус Олл, но сохрани ему жизнь. А я скорее стану рабыней такого, как он, чем королевой Окара!

– Ни рабыни, ни королевы не могут приказывать Саленсусу Оллу, – процедил джеддак джеддаков. – Джон Картер умрет естественной смертью в Яме Изобилия, и в тот самый день, когда он скончается, Дея Торис станет моей супругой.

Но потом на меня навалилась добрая полусотня стражников.

Ее ответа я не слышал, потому что в этот момент сильный удар по голове отправил меня в нокаут, а когда я очнулся, в зале приемов со мной остались лишь несколько охранников. Как только я открыл глаза, они принялись тыкать в меня остриями мечей, вынуждая встать на ноги.

Потом меня повели по длинным коридорам в какой-то двор, весьма далеко от центра дворца.

В середине этого двора находилась глубокая яма, а вокруг нее стояли стражи, ожидавшие меня. Один из них держал наготове длинную веревку.

Мы были футах в пятидесяти от них, когда я вдруг ощутил странное быстрое покалывание в пальце.

Поначалу это меня озадачило, но потом я вспомнил о том, что совсем выскочило у меня из памяти за время последних событий: о кольце, даре принца Талу из Марентины.

Я вскинул голову, всматриваясь в стражей, к которым мы приближались, и одновременно поднес левую руку ко лбу. И тут же один из воинов точно так же прижал ко лбу левую ладонь, как бы отводя назад волосы, и на одном из его пальцев я увидел копию собственного кольца.

Мы обменялись короткими понимающими взглядами, и я тут же потупился и больше не смотрел на этого мужчину, из страха, что могу возбудить подозрения окарианцев. Мы подошли к краю ямы. Я увидел, как она глубока, и тут же понял, что сейчас смогу в точности оценить ее размеры, потому что воин, державший в руках веревку, шагнул ко мне и обвязал ее вокруг моей талии таким образом, чтобы конец можно было постепенно выпускать сверху; а потом, когда и другие ухватились за нее, он просто толкнул меня вперед, и я полетел в разверстую пасть ямы.

Веревка натянулась, сильно дернувшись, а дальше меня спускали быстро, но без толчков и рывков. Перед тем как меня сбросили вниз, двое или трое стражей помогали обвязывать меня веревкой, и один из них, почти прижав губы к моей щеке, шепнул мне на ухо:

– Держись!

Яма, которая воображалась мне бездонной, оказалась глубиной не более сотни футов, но, поскольку стены отличались идеальной гладкостью, она могла достигать и тысячи футов, потому что нечего было и надеяться выбраться из этой подземной тюрьмы без посторонней помощи.

Целый день я провел в темноте, потом мою странную камеру внезапно залил яркий свет. Я, естественно, к этому времени проголодался и очень хотел пить, ведь у меня не было ни маковой росинки во рту со вчерашнего дня.

К своему изумлению, я увидел, что вдоль стен ямы, которые я считал совершенно гладкими, устроены полки и на них красуются самые изысканные кушанья и напитки, какие только мог предложить Окар.

С восторженным вскриком я бросился к ним, чтобы взять немного вожделенной еды, но свет тут же погас, и мне не удалось нащупать в темноте ничего, кроме все той же скользкой и твердой стены.

Голод и жажда обуяли меня с бешеной яростью. Если до этого лишь слегка подводило живот, то теперь желание добраться до пищи буквально разрывало меня на части, и все из-за того, что на мгновение передо мной предстала дразнящая картина изобилия, находившегося всего в паре шагов.

Но меня снова окружали тьма и тишина – тишина, которую нарушил только короткий язвительный смешок.

Еще день прошел без событий, ничто не прерывало монотонность моего заключения и не облегчало страданий, причиняемых голодом и жаждой. Постепенно боль стала менее острой, поскольку активность нервных клеток начала угасать, а потом снова вспыхнул свет – и передо мной возникли ряды соблазнительных блюд, и огромные бутыли чистой воды, и фляги освежающего вина, покрытые каплями холодной влаги.

И снова с яростью голодного зверя я бросился к полкам, пытаясь схватить спасительную еду, но, как и прежде, свет погас, а я налетел на твердую стену.

И во второй раз прозвучал язвительный смех.

Яма Изобилия!

Ах, чей же мрачный и жестокий разум изобрел столь утонченную, столь дьявольскую пытку? Она повторялась день за днем, пока я не дошел до грани настоящего безумия, но потом, как это уже было в ямах Вархуна, я взялся за ум и заставил себя вернуться на путь рассудительности.

Исключительно силой воли я овладел измученным сознанием, и так в этом преуспел, что в следующий раз, когда вспыхнул свет, я спокойно сидел на месте и безразлично смотрел на свежую соблазнительную еду, лежавшую на расстоянии вытянутой руки. И я очень рад, что поступил именно так и наконец-то сумел разгадать тайну исчезающего пира.

Поскольку я не шелохнулся, мой мучитель оставил свет зажженным, видимо в надежде, что я не смогу более сдерживаться и повторю тщетную попытку достичь недостижимого.

Но я сидел, внимательно рассматривая нагруженные продуктами полки, и вскоре понял, насколько прост замысел моих врагов. Удивительно, что я не сообразил этого раньше. Стена моей тюрьмы была из прозрачного стекла, и за ним стояли соблазнительные блюда.

Свет на этот раз горел почти полчаса, но смешка я так и не услышал, – по крайней мере, мой мучитель молчал, зато я сам, избавившись наконец от иллюзии, негромко засмеялся, но мой смех никак нельзя было принять за хихиканье свихнувшегося.

Прошло девять дней, я ослабел от голода и жажды, но более не страдал – я уже миновал эту стадию. А потом из тьмы над головой к моим ногам вдруг упал маленький пакет.

Я без особого интереса взял его, думая, что это новое изобретение моего тюремщика, желающего усилить мои мучения.

Бумажный пакет был привязан к длинному тонкому шнуру. Я развернул бумагу, и на пол высыпалось несколько маленьких предметов в форме ромба. Я их собрал, ощупал, понюхал и понял, что это таблетки концентрированной пищи, вполне обычной во всех частях Барсума.