– Здесь Америка, Кэт, а не Англия.

– Ну хорошо, хорошо. В культурах обнаружены следы анаэробных спирохет? Бактероидов melaninogenicus? Анаэробных вибрионов? Они являются специфичными для зубов, так что мы сможем исключить беззубых людей.

– Черт. Я смотрю… В общем, пока я не вижу ничего подобного.

– Еще слишком рано, чтобы следы этих бактерий стали заметны. Да и вырастить их бывает довольно трудно. Я подумаю что еще можно сделать. Что вы выяснили о черепе, который лежал у Малика на коленях?

– Ничего. Единственные отпечатки, которые мы на нем обнаружили, принадлежат Малику.

– Естественно. Что еще?

Кайзер утомленно вздыхает.

– Мы проверяем все лаборатории по проявке и обработке фото- и кинопленки на случай, если кто-то из них делал такую работу для Малика. В его квартире мы не обнаружили видеооборудования, но я все равно надеюсь, что нам повезет и мы что-нибудь найдем.

– Что-нибудь еще?

– По моей просьбе парни из отдела технического обслуживания пытаются восстановить данные на жестких дисках, которые мы изъяли из офисных компьютеров Малика, но пока что ничего не получается. Я думаю, его фильм – наш единственный шанс. Но если убийца забрал его после того, как разделался с Маликом… мы в глубокой… э-э-э… мы по уши в неприятностях.

– Прошу прощения, что не сумела пока что оказать вам более существенную помощь. У меня полно своих проблем.

– От вас требуется всего лишь назвать имена женщин, входивших в состав «группы X». Сделайте это, и я спасу вас от тюрьмы.

– Я стараюсь, Джон. Но мне тоже нужна ваша помощь.

– Что вам нужно? – В голосе его чувствуется настороженность.

– То же, что я просила у вас вчера. Отчет о вскрытии моей тети.

– Что вы надеетесь в нем найти? Причину смерти?

– Вы знаете, что мне нужно. Информация о ее репродуктивных органах. Вы обнаружили что-либо необычное?

На этот раз Кайзер раздумывает, прежде чем ответить.

– Я не должен сообщать вам этого.

У меня перехватывает горло.

– Разве не вы говорили, что Энн была одержима стремлением родить ребенка?

– Да.

– В таком случае у вас концы с концами не сходятся, Кэт.

– Что вы имеете в виду?

– Потому что ваша тетя была стерильной. И давно, несколько десятилетий. Скорее всего, еще с того времени, когда была подростком.

– О чем вы говорите? Как она могла быть стерильной?

– У нее были перевязаны трубы.

Внутри у меня все обрывается.

– Это невозможно! Патологоанатом наверняка ошибся.

– Вам виднее, – усталым голосом откликается Кайзер. – И процедуру стерилизации тоже никак нельзя назвать нормальной. Вот почему патологоанатом решил, что она была проведена много лет назад.

– Как она была проведена?

– Совершенно очевидно, что перевязка маточных труб выполняется ближе к окончанию фаллопиевых труб. В случае с вашей тетей они были перевязаны почти сразу же за ресничкой, отверстием в форме бутона чуть ниже яичника. Они были перевязаны шелковыми нитями, и во время вскрытия выяснилось, что шелк по-прежнему оставался внутри зарубцевавшихся тканей. Патологоанатом говорит, что акушеры-гинекологи уже несколько десятков лет не используют шелковые нити для подобных операций.

Я словно в тумане. Мой мозг отказывается воспринимать происходящее.

– Я знаю, это дело наталкивает вас на мысли о своем положении, Кэт. Пожалуйста, постарайтесь сохранять спокойствие, о'кей? Может быть, вам стоит позвонить доктору Гольдман.

– Патологоанатом сказал что-нибудь еще?

– Он сказал, что гинеколог не стал бы отрезать ресничку. Но именно так поступил бы хирург общей практики, если бы ему понадобилось быстро стерилизовать кого-то. Ему это показалось чертовски странным.

Руки у меня дрожат, но на этот раз не от страха, а от ярости.

– Мне нужно идти, Джон.

– Нет! – быстро говорит он. – Вы не можете просто так взять и уйти. Я дал вам достаточно длинный конец веревки, чтобы поиграть с ним, и теперь боюсь, что вы собираетесь повесить нас обоих. У меня есть начальство, перед которым я должен отчитываться, нравится вам это или нет. И с каждым часом, который вы проводите на свободе, их доверие ко мне уменьшается. Так что я рассчитываю на вашу помощь.

Будильник Майкла показывает пять минут восьмого.

– Дайте мне восемь часов, Джон. За это время я или найду кое-что для вас, или вернусь в Новый Орлеан, и тогда вы сможете бросить меня на растерзание волкам.

Молчание на другом конце линии кажется мне бесконечным.

– Что такого вы можете выяснить в Натчесе, что может мне помочь? – наконец спрашивает он.

Скорее всего, ничего, но мне на это плевать. Я просто хочу, чтобы ты не дышал мне в затылок хотя бы некоторое время.

– Восемь часов, – негромко говорит он. – Кэт, если я не получу от вас известий сегодня к пяти часам пополудни, то распоряжусь, чтобы полиция Натчеса арестовала вас по обвинению в убийстве.

Если только они смогут найти меня…

– Спасибо, Джон. Кстати, можете передать мне по факсу отчет о вскрытии?

Еще одна пауза.

– Ради бога, я же член ее семьи! Пожалуйста.

– Вы жуткая зануда и лишняя головная боль для меня, вот что я вам скажу. Хотите, чтобы мы выслали его по тому же номеру, что и материалы на Малика?

– Прекрасно. Я позвоню вам до пяти.

– Кэт…

Я даю отбой, потом встаю и бегу в ванную. Сегодня из земли извлекут тело отца, и ничто не должно этому помешать. Если судье потребуются письменные показания под присягой от моей матери, чтобы дать разрешение на эксгумацию, он их получит. Больше не будет никакого отрицания со стороны женщин семейства ДеСалль.

Отрицание – это смерть.

Мать сидит за кухонным столом в пропахшем по́том домашнем халате, невидящими глазами уставившись в кружку с кофе. Она даже не поднимает голову на звук открывающейся двери. Только когда я сажусь напротив, она смотрит на меня.

– Дедушка был здесь? – спрашиваю я.

Она вяло пожимает плечами.

Я уже успела тайком побывать в кабинете деда и забрала отчет о вскрытии, который передал туда по факсу Кайзер. Мне повезло, что дедушки не было в кабинете, когда пришел факс (хотя какая-то часть меня сожалела об этом), но моя удача закончилась, когда я попыталась позаимствовать из сейфа очередной пистолет. Комбинация кодового замка изменилась.