Трудно было найти более прекрасное и удобное место для стоянки. Великолепные пастбища, обилие тени и воды, масса топлива и материала для костров — все было под рукою. Широкая река прозрачной лентой и красивыми изгибами вилась на далекое расстояние, а по обе ее стороны до самого горизонта расстилались зеленые цветущие луга, на которых скот мог всласть отъесться после продолжительной голодовки в пустыне.

На ночь вся скотина собиралась в обширный загон, а лошади привязывались к нарочно врытым в землю столбам.

В стаде не было больше ни одного барана — все пали дорогою жертвами страшного тюльпана. Пали они не сразу, а понемногу, смотря по степени отравления. Трупы их могли бы указать путь, по которому прошел караван, если бы не были уничтожены шакалами, гиенами и коршунами, не упускающими никакой падали.

После того как голые пески пустыни долго слепили переселенцам глаза своим резким блеском под лучами солнца, буры теперь более всего радовались тени. Конечно, одной тени было бы для них недостаточно, если бы не имелось и других удобств — воды и лугов. При наличности же этого тень казалась уже такой роскошью, о которой переселенцы ранее и мечтать не смели.

Мована, или баобаб, — один из самых крупных видов растительного царства; но зато его высота не соответствует толщине и раскидистости ветвей, так что он издали представляет как бы зеленый шатер.

Высушенные и истолченные в порошок листья этого дерева служат лечебным средством против некоторых болезней — лихорадки, дизентерии и т. п. Плод его, несколько кисловатый на вкус, очень ценится туземцами. Вообще мована — незаменимое в тропиках дерево.

Тот экземпляр мованы, под которым расположился караван, давал тень и прохладу метров на сорок пять с лишком в окружности.

Под таким шатром бурам нечего было бояться зноя.

Было позднее утро. В лагере, окруженном высокой изгородью из колючек, кипела жизнь.

На натянутых по ветвям дерева веревках сушилось только что вымытое белье. Все, что имелось в повозках, было вынесено и подвергалось тщательной чистке, как и сами повозки.

Молодые девушки бегали взад и вперед, деятельно помогая своим матерям и прислуге, и перекидывались шутками, оглашая воздух веселыми песнями и звонким хохотом.

Во всем караване не было ни одного человека праздного — все были заняты по горло, пользуясь возможностью привести в порядок все то, что было запущено в дороге.

Одни чинили конскую сбрую, седла и попоны; другие исправляли колеса, оси и прочие пострадавшие части подвижного состава. Для починки колес применялся способ, очень употребительный в Южной Африке. Испорченное колесо просто-напросто обтягивается размоченной в воде шкурой какого-нибудь животного. Никаких предварительных приготовлений для этого не требуется: шкура высыхает и стягивается, сжимая дерево крепче всяких железных шин.

Некоторые из готтентотов готовили вельшенены, т. е. башмаки из недубленой кожи, сшиваемые тонкими ремешками вместо дратвы. Обувь эта предназначалась для буров.

Готтентоты — специалисты по изготовлению этой обуви. Многие из них достигают такой ловкости, что делают пару вельшененов за два часа.

Когда внутри повозок все было приведено в порядок, женщины принялись за другие дела.

Госпожа ван Дорн, заведовавшая молочным хозяйством, отправилась на луг, где паслись коровы. За нею следовали обе ее дочери, Рихия и Анни, и несколько кафров с тростниковыми ведрами.

Госпожа Ринвальд с дочерьми, Катринкою и Мейстьей, занялись шитьем. Шили все очень усердно, причем обе девушки пели, услаждая слух матери.

Госпожа Блоом управляла кухней. Ей помогали две добродушные негритянки. В настоящую минуту готовился второй, более плотный завтрак, потому что первый состоял только из кофе и хлеба.

Очаг, на котором стряпала госпожа Блоом, был весьма своеобразный, не имевший ничего общего со всеми теми приспособлениями, которыми так гордится Европа. Такими очагами, устроенными без всякого содействия со стороны людей, пользуются только в Южной Африке, а больше нигде. Это попросту покинутое жилище белых муравьев, состоящее из смеси затверделой грязи и какой-то студенистой массы. Вокруг места стоянки каравана находилось множество таких покинутых конусообразных муравейников.

— Не одни мы переселяемся! — воскликнул Пит, когда увидел эту опустевшую колонию. — Среди насекомых тоже, вероятно, есть свои англичане, выгнавшие отсюда бедных термитов.

Никто не ответил на это шутливое замечание. Но какова бы ни была причина бегства муравьев, буры с удовольствием воспользовались плодами трудов этих смышленых и трудолюбивых насекомых.

На этих пылающих очагах кипели и шипели котлы, сковороды, кастрюли, испуская раздражающий аппетит запах, хотя гастрономы, не привыкшие к трансваальской кухне, пожалуй, и остались бы ею недовольны. Обыкновенно жарился в курдючном сале кусок антилопы. Были, правда, и супы, и разные приправы, но все очень простое.

Понятное дело, бараньи курдюки, употреблявшиеся для кушаний, не принадлежали отравленным, павшим животным, а были взяты бурами еще из дому.

Голландские колонии в Африке много употребляют курдючного сала, заменяющего им масло. Хотя оно и обладает горьковатым вкусом, неприятным для непривычных, но буры находят его превосходным.

Распространяемый им из кухни госпожи Блоом запах действовал так соблазнительно, что проголодавшиеся переселенцы сами сбежались, не дожидаясь особых приглашений.

Каждый сел там, где ему вздумалось, — кто уселся прямо на траву, кто взгромоздился на груду седел, брошенных на месте их починки. Дети уселись было в кружок возле большой миски, но сейчас же вскочили и забегали, чтобы услужить старшим: кому принести вторичную порцию супа, хлеба или жаркого, кому подать чашку кофе, кому воды.

Девушки сначала накормили слуг, о которых заботились больше, чем о себе, а потом пошли благодарить Гендрика, Пита и Андрэ, устроивших им тем временем удобное сиденье на сухом пне, устлав его полудюжиной пледов.

— А я разве менее других заслужил благодарность? — с улыбкой спросил Людвиг Ринвальд.

— Не только менее других, но и вовсе не заслужил ее, — сказала его сестра Катринка. — Ты ведь здесь ровно ни при чем. Я не знала раньше, для кого приготовляется это роскошное сиденье, но видела, как Гендрик, Пит и Андрэ тащили сюда этот пень, а потом бегали за пледами и устилали его. Один ты не помогал им, а