— Вот как? Видно, я прослушал.

— Здесь все либо сгоревшее, либо проеденное. Такое впечатление, что сломанное время действует подобно пламени или кислоте.

На этом между ними воцарилось молчание. Спутники решили было обогнуть особо крупную кучу битого кирпича и камня, но в мгновение ока она вдруг превратилась в куски разломанного бетона с торчащей арматурой — часть более новой стены, хотя и развалившейся.

— Ни дать ни взять, поле битвы, — заметил Главк. — Мне довелось побродить по траншеям при Ипре, где-то с сотню лет тому назад, в поисках некоего джентльмена — крепкий, славный малый — и поэт. Судя по всему, ему снилось какое-то место, которое он именовал «Последним редутом».[19]Написал целую книгу перед уходом на фронт, в подробностях изложил свои видения… Война меня опередила: разорвала его на клочки. Ох, и скудные это времена для охотников — военная пора…

Здания по обеим сторонам улицы взбирались на крутые холмы, как если бы город натянули поверх другой, сильно неровной местности. Кое-какие строения сохранились лучше виденных ранее, несмотря на то что покосились под сумасшедшими углами.

Главк наконец разглядел Джека. Юноша шел под опасно накренившейся аркой из стали и стекла.

Даниэль покачал головой, и его глаза забегали по сторонам.

— Как далеко это тянется?

— Не знаю. Я здесь просто за компанию.

— Ни к чему скромничать. Ведь это вы напугали Джинни. Можно сказать, выпихнули ее сюда.

— Вас это беспокоит? — невинно спросил Главк.

— Я не понимаю, с какой стати мы с вами возимся. Джеку отлично известно, что вы натворили.

Проходя под аркой, Главк бросил взгляд вверх, и при мысли, что все эти тысячи тонн вполне могут обрушиться именно сейчас, у него заныли плечи и напряглась могучая, короткая шея.

— Да неужели? А чего мне стыдиться? — помолчав, буркнул он. — Положим, Пермутаторы обладают большим шармом, большей романтичностью, нежели Ведуны, — но то, что все мы делаем, в конечном итоге сводится к одному и тому же. Мы хватаемся за случайные обстоятельства, и нас не волнует, что мы воруем удачу у тех, кто рядом.

— Я никогда не выдавал себя за праведника, — заметил Даниэль.

— Ну… — неопределенно пожал плечами Главк.

— Кстати, убедительно прошу прекратить делать меня счастливым в этом месте.

— Тысяча извинений. Старая привычка.

Джек прислушивался к голосам за спиной, и тоскливое чувство надвигающегося конца заставляло окутанные тенями руины блекнуть, превращаться в нечто несущественное. Такое он уже видел — или похожее, хотя не столь мертвое. Лишь сейчас, когда все было разломано, из кусочков складывалась картина, составляющая его космос — его малую часть космоса — и становилось понятнее, как ему удавалось перескакивать в нем с места на место с куда меньшими последствиями, чем другие, — впрочем, продвижение вперед тоже получалось в меньшей степени. Не так уж много их было, верстовых столбов обычной жизни…

Взять, к примеру, его неспособность испытывать сильные эмоции — удивительное дело. В сновидениях присутствовала некая сюрреалистическая, чуть ли не подростковая страсть, но вот в отношении Джинни… так, ничего особенного, по крайней мере ничего не удается вытащить на поверхность. Во всем этом мире в нем было меньше от мужчины, нежели в снах.

Джек никогда ничего не ронял, поскольку ничего и не держал подолгу. Эллен, похоже, вполне была удовлетворена призраком его дружбы. Но вот до нее…

Матушка — бледное лицо на подушке в ярком круге больничной лампы. Отец и того слабее определен — крупный, пытался быть смешным, пытался любить его. Отчего те, кто умеет управлять собственной судьбой, довольствуются столь малым? В этом отношении Джинни походила на него. Похоже, пермутаторы судеб не способны на величие — они странствуют там и сям, но оставляют за спиной привязанности, любовь и даже воспоминания.

Зачем придираться к Даниэлю или к тому же Главку, искать в них какие-то недостатки? Они все напоминают друг друга: эгоисты в величайшей степени. И те, кто хранил камни, и те, кто охотился за ними, — все они теряют размах, стягиваются до точек рыскающего сознания, без какой-либо ширины или глубины.

Угрюмому настроению Джека не помогала даже мысль о Мнемозине или о вероятной роли ее любимчика. Он продирался сквозь вывороченные потроха человеческой истории — закопченные мусорные завалы сменяли друг друга подобно эскизам, набросанным тлеющими в золе угольками. Куда он идет — куда ему идти?

За Джинни. За сестрой по сновидениям. Кто кого преследует?

И на этом пути они повстречают…

Из-за спины раздался голос Даниэля:

— Не спешите. Мы выходим из города.

Вся троица собралась в кучку, и их индивидуальные защиты слились с гулким, чмокающим звуком. Джек оглянулся окрест себя и приложил пальцы к вискам.

— Вам это ничего не напоминает? — спросил Даниэль.

— А вам?

— В какой-то момент мой фатум был изжеван в жидкую кашицу, поэтому я прыгнул поближе к вашим линиям. Полагаю, вы столкнулись с распадом еще до окончательной инкапсуляции. Нынче все по-другому. Это все, что нам осталось — спрессованные куски, отваливающиеся ошметки.

— Воспоминания об истории?

— О, в свое время они были вполне реальны… — Даниэль несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, словно старался подавить еще один голос. — Извините. У меня тут возится перепуганный, но любопытствующий управдом…

Джек уставился на него, испытывая скорее не шок, а гадливость.

— Знаете, вы, мягко выражаясь, — рак-отшельник.

— Знаете, я, грубо выражаясь, — солитер. Пиявка, — резко бросил Дан и эль.

Главк следил за ними покрасневшими от усталости глазами.

— Но я не бесполезен, к тому же не столь жесток. Вот вы, к примеру: что вы оставили Бидвеллу и той женщине на складе?

Джек в недоумении потряс головой.

— А вот я решил: пусть у них будет свой камень, — сказал Даниэль. — Ведь у меня их два. Пусть у них будет защита, когда заявится Алебастровая Княжна.

Главк вытаращил глаза.

— Это невозможно, — заявил он. — Никогда пастыри не владели двумя камнями.

— Никогда не было пастыря зловреднее, чем я, — ответил Даниэль. Он повернул голову, следя за игрой тончайших голубых арок, которые свивались кольцами посреди серых камней и разбросанных руин. Вечно парами — вроде космического рукопожатия. — В конце концов, я знал, что Бидвелл откажется. Три камня — минимум… а четыре обеспечивают безопасность.