севера его отрезала Конгерслевская Топь, а с востока — пролив Каттегат. Каждый год в сентябре и октябре местные рыбаки вместе с тысячами других ловили в проливе сельдь во время ее большого хода, в прочее же время обитатели деревушки почти не общались с миром. Они тянули вдоль побережья свои сети и ковырялись на жалких акрах тощей земли до тех пор, пока время и тяжкий труд не сламывали их, а кости их не находили вечное упокоение рядом с маленькой деревянной церковью. Здесь, в глухомани, до сих пор не забывали древних традиций и обрядов. Магнус считал это язычеством, и душа его скорбела о том, что у него нет наготове подходящего способа остановить неразумных.

И посему, когда до него дошли некие слухи о происходящем в Элее, до поры скрываемое рвение проснулось в нем с новой силой. Правда, никто из местных жителей не захотел признаться, что ему известно о событиях, которые происходили с тех пор, как четырнадцать лет назад Агнетта вышла из моря. Магнус уединился с местным священником и сурово потребовал от него правды. Отец Кнуд, мягкий человек, родившийся в одном из крошечных домиков Элса, уже давно закрывал глаза на то, что считал мелкими грехами, дарящими его пастве хоть какую-то радость в унылой жизни. А ныне он стал стар и слаб, и Магнус вскоре выведал у него всю историю целиком.

Когда ректор вернулся в Виборг, в глазах его пылало святое пламя. Он пришел к епископу и сказал:

— Мой господин, делая объезд вашей епархии, я обнаружил прискорбно много мест, где потрудился дьявол. Но я не ожидал наткнуться на него самого — нет, вернее будет сказать, на целое гнездо его омерзительнейших и чрезвычайно опасных демонов. И тем не менее сие свершилось в прибрежной деревушке Элс.

— О чем говоришь ты?— сурово спросил епископ: ведь и он страшился возвращения древних языческих богов.

— Я веду речь о том, что неподалеку от берега таится целый город морских людей!

Епископ расслабился.

— Как интересно. Мне не было ведомо, что в датских водах и поныне остался кто-то из них. Они вовсе не дьяволы, мой добрый Магнус. Да, у них, как и у прочих животных, нет души. Но они не подвергают, опасности людей, не мешают спасению их душ, на что способны обитатели холмов эльфы. Воистину, они очень редко встречаются с племенем Адама.

— Но эти не таковы, мой господин, — возразил архидиакон. — Послушайте, что довелось мне узнать. Два и двадцать лет назад жила неподалеку от Элса дева, при крещении нареченная Агнеттой Эйнартсдаттер. Отец ее был йоменом, и, по словам соседей, зажиточным, а сама девица отличалась красотою, и посему ей сулили удачное замужество. Но однажды вечером, когда девица прогуливалась в одиночестве по берегу, из моря выбрался водяной, начал ухаживать за нею и увлек с собой. Она провела в море, в грехе и безбожии, восемь лет. Но настал день, и довелось ей вынести своего младшего ребенка на шхеру, дабы погрелся тот на солнце. С места сего слышны были церковные колокола и как раз, когда она сидела, покачивая колыбель, они зазвонили. Тоска по дому, если не раскаяние, пробудилась в ней. Она вернулась к водяному и принялась умолять его отпустить ее послушать снова слово Господне. Тот с неохотою согласился и проводил ее на берег, но прежде, чем отпустить, заставил поклясться не распускать свои длинные волосы, будто она незамужняя, не искать встречи с матерью в родной хижине и не склонять головы, когда священник произнесет имя Всевышнего. Но все три поступка она совершила: первый из гордости, второй из любви, а третий из страха. И тогда Божественная милость совлекла пелену с ее глаз, и осталась она на земле. Водяной выбрался на берег и начал ее искать. Вышло так, что день тот оказался одним из святых, и водяной отыскал Агнетту в церкви во время мессы. Когда вошел он в церковь, лица на картинах и статуях оборотились к стене. Никто из прихожан не посмел поднять на него руку — столь огромен и силен он был и столь тяжел, что оставлял за собой глубокие следы, хотя дело было летом, а улица суха. Он умолял Агнетту вернуться, напоминал о рыдающих без матери детях, и вполне мог добиться своего, как и в прошлый раз. Ведь это — не отвратительные создания с рыбьими хвостами, мой господин. Не будь у них широких перепончатых ступней, больших, слегка раскосых глаз, безбородых лиц у мужчин, да еще зеленых или голубых волос у некоторых, любой принял бы их за красивых людей. А у сего водяного волосы были золотистые, как у Агнетты. И он не угрожал, речи его были полны любви и сожаления. Но Господь укрепил силу Агнетты. Она отказала водяному, и тот вернулся в море. У отца ее хватило благоразумия, нашлось и приданое, и он выдал ее замуж в другое место, подальше от берега. Говорят, Агнетта никогда больше не была весела и вскоре умерла.

— Если то была христианская смерть, — сказал епископ, — я не вижу, что кому-либо был причинен вред.

— Но ведь морской народ до сих пор там! — воскликнул ректор. — Рыбаки часто видят, как они со смехом плещутся в волнах. Не слабое ли то утешение для бедного труженика, ютящегося в покривившейся хижине вместе с уродливой женой? И не внушает ли ему сие зрелище сомнение в справедливости Господней? А ежели другой водяной соблазнит другую деву, и на сей раз навсегда? Сейчас, когда дети Агнетты и ее любовника выросли, это куда как вероятно. Они выходят на берег почти как к себе домой, заводят дружбу с мальчиками, юношами и — что еще хуже — даже с девочками. Мой господин, это работа Сатаны! И если мы допустим, чтобы вверенные нам души были утеряны, что мы ответим в Судный день?

Епископ нахмурился и почесал подбородок.

— Ты прав. Но что, однако, мы можем испробовать? Если жители Элса уже свершили запретное, еще один запрет вряд ли подействует на них: рыбаки, я знаю, народ упрямый. А ежели мы пошлем гонца к королю за рыцарями и солдатами, разве смогут они спуститься на дно морское?

Магнус поднял палец.

— Мой господин! — страстно произнес он. — Я изучал подобные вопросы и знаю, как справиться с этой заразой. Морские люди могут и не быть демонами, но даже существа без души должны сгинуть,