спиной друг к другу стояли мужчина и женщина. Они молчали. Вокруг ни души. Только заунывный вороний грай. Финал пьесы…

Упал занавес, раздались дружные аплодисменты.

Лиза и Семернин тоже в зале. Она аплодировала вполне искренне, он из вежливости, осторожно касаясь одной ладонью другой.

– Не люблю эти сопли, – наклонившись к Лизе, признался помощник. – А ведь знаешь, спектакль будут двигать на премию! Оказалось, про бригадный подряд постановок навалом, а с любовью в театре напряженка. И дадут… А кто помог молодому таланту? Я!.. Сказал он мне «спасибо»? Нет. Но не обижаюсь…

– Ты в этом уверен? – уточнила Лиза.

– Вполне! На обиженных воду возят. Кстати, как истинный друг и соратник я тебя предупреждал, когда ты с Пыжовым связывалась: по белой нитке ходишь! И про излишнюю любовь к театру тоже тебе говорил! А уж когда ты на Марченко поперла…

– Не надо, Никита!

Они помолчали. Тем временем в первых рядах началось не слышное нам обсуждение увиденного спектакля.

– А сколько Борисов из-за твоей партизанщины натерпелся?! – не унимался Семернин. – Как его в обкоме по ковру размазывали! Если б не твой декрет…

– Никита, не надо!! – повторила Лиза.

– Ладно, об ушедших в декрет или хорошо, или ничего. Ты когда возвращаешься?

– Через полгода…

– Слава богу, хоть шесть месяцев поживу спокойно. Знаешь, с тех пор, как меня на отдел бросили, я даже спать нормально перестал. Как это Марченко всегда такой спокойный ходил?! Интересно, с какого чина люди психовать перестают?

– Наверное, ни с какого. Скажи, это правда, что у Луковникова дело не ладится?

– Почему? Все нормально. Посуетился сначала, пошумел, хотел разогнать пол-«Алгоритма». На него прикрикнули. Оказалось, вполне управляемый мужик!

Тем временем в зале продолжалось обсуждение. Неторопливо взмахивая поседелой гривой, выступал представитель управления культуры. И вдруг Мельникова поймала на себе взгляд Дергачева. Тот сидел рядом с молодой эффектной актрисой, которая сразу заметила, куда смотрит режиссер. Она с пренебрежительным интересом скользнула по Лизе и толкнула в бок свою соседку – старенькую травести.

– Мне пора! – сказала Лиза, приподнимаясь.

– Пошли! – согласился Семернин. – Меня, наверное, Борисов с собаками ищет! Ни минуты без орготдела прожить не может!

И они стали пробираться к выходу, провожаемые недоуменными взглядами театральной общественности. В вестибюле их нагнал Дергачев. Он тоже изменился: на нем был хороший костюм-тройка, в лице и движениях появились уверенность, сдержанность.

– Лиза… Елизавета Андреевна! – позвал он.

Она обернулась. Семернин, кивнув, поспешил к выходу.

– Спасибо, что пришла, – вымолвил режиссер.

– Мне было интересно. Поздравляю, – сдержанно ответила Лиза.

Дергачев скромно пожал плечами.

– Придешь на премьеру? – спросил он. – Я пришлю пропуск.

– Не нужно. Мне трудно выбираться из дому.

– Как малышка?

– Здорова.

– А почему ты снова вернула перевод?

– Мне не нужны деньги. Нам хватает.

– Но я хочу, чтобы у моей дочери все было!

– В графе «отец» у Марины прочерк, – улыбнулась Лиза.

– Но ведь это мой ребенок! – раздражаясь, сказал Дергачев.

– Ты уверен?

– Лиза!..

Но она, не отвечая, повернулась и медленно пошла к выходу.

Возле «Алгоритма» запыхавшуюся Лизу нетерпеливо ждала Вика. Ребенок в коляске орал благим матом.

– В тебя горластая! – сообщила подруга. – Соску все время выплевывает…

– Она просто мокрая, – определила молодая мать, взяв дочь на руки. – Сейчас перепеленаемся – и все будет хорошо!

– Давай ко мне, – предложила Вика. – Никого нет. Потреплемся!

Они вошли в здание «Алгоритма». Вика сделала успокаивающий жест вахтеру, их пропустили. Подруги поднимались на лифте, шли по коридорам и разговаривали.

– Ну, как спектакль? – спросила Вика.

– На одном дыхании! Он очень талантлив! – искренне ответила Лиза.

– Подлец не может быть талантом! – убежденно возразила Вика.

– Он не подлец!

– Подлец! После всего, что ты для него сделала… После того, что ты натерпелась из-за вашего идиотского романа! Помяни – попрут тебя из райкома! А ведь я предупреждала!

– Давай о другом!

– Не нравится! Ладно… Давай. Утром звонил Колюжный. Зовет в Москву, жить без меня не может!

– Поедешь?

– Придется. Все-таки Москва… Да и мужик он в целом приличный.

– А Вадик?

– Вадик теперь невыездной. Что-то там с валютой нахимичил. Каждый день названивает, на сациви набивается! Дурак.

Они вошли в рабочую комнату программистов. В углу, отгороженным шкафом, стоял письменный стол. Лиза развернула пеленки. Несколько девушек-операторов столпились за ее спиной, чтобы поглядеть на розового, сучащего ножками младенца. Неожиданно они подались в стороны: в комнату вошел Луковников.

– О, какие у нас гости! – широко улыбнулся он и, кивнув на ребенка, спросил: – Ваша?

– Моя, – сухо отозвалась Лиза.

– Может, заглянете? – предложил Луковников.

– Загляну, – ответила она, облизнула соску, сунула ее в рот дочери и передала ребенка Вике. – Я на минуту.

* * *

В кабинете директора «Алгоритма» с пыжовских времен ничего не изменилось. Луковников только переставил стол, наверное, в целях самоутверждения.

– Вот так и живем, – стараясь скрыть неловкость, Луковников обвел руками кабинет. – Присаживайтесь!

– Ну, и как вы живете? – спросила Лиза.

– Нелегко. Скажу честно, не думал я, что так тяжело приносить родине пользу. Каторжный труд! Хотя и бывают светлые минуты: нашей «Вертикали» серебряную медаль ВДНХ присудили!

– Вы же были о «Вертикали» резко отрицательного мнения?

– Мнения для того и существуют, чтобы их меняли…

– Знаете, – спокойно проговорила Лиза, – когда начиналась прошлогодняя история, один умный человек настойчиво советовал мне все бросить. Он утверждал, что с уходом Пыжова ничего не изменится. Я не поверила. Выходит, он был прав.

– Неправда, я много сделал! – возразил Луковников.

– Вы многое обещали сделать. Так точнее…

– А что вы от меня хотите? – вспылил директор. – Подвига? Хотите, чтобы я на амбразуру бросился? Брошусь. Только покажите мне, где она, амбразура! Не видно. Врагов нет, все кругом патриоты, все жаждут обновления, никто не против! Но один в интересах дела настоятельно советует переждать, другой рекомендует хорошенько все обдумать, третий требует учитывать «человеческий фактор». В результате такое чувство, будто тонешь в трясине. И чем больше дергаешься, тем глубже засасывает. Не верите?

– Верю…

– А почему тогда так на меня смотрите?

– Хочу понять: вы уже тогда были трусом и демагогом или потом сделались, в кресле Пыжова?

– Только не заблуждайтесь, что в это кресло, – вспыхнул Луковников, – посадили меня вы!

– Не стоит переоценивать мои возможности, – покачала головой Лиза. – Я просто верила в вас. И теперь мне стыдно за мою наивность.

– Что вы несете? Опомнитесь! Я не виноват, что у вас на душе паршиво. Не мой грех, что вы остались одна с ребенком.

– Это вас не касается!

– И уж конечно я не виноват, что меня заметили и оценили, а ваше партийное рвение не заметили и не оценили. Наверное, вы где-то ошиблись в расчетах! Бывает… В другой раз