Потрясенный Ландсберг перевел в «Банк ди Италиа» крупную сумму и дал указания своему поверенному в делах, поручив организовать процедуру перезахоронения сына Мешковой на кладбище Владивостока. Было оплачено также полугодовое пребывание в клинике супруга Мешковой и достигнута договоренность о том, что в случае его смерти тело также перевезут в Россию…

– Исполняя свой человеческий долг, я совсем не думал о Соньке, – уверил собеседника Ландсберг. – И делать мадам Мешковой предложение о «сменке» вовсе не собирался! Решил для себя тогда, что как-нибудь с Сонькой по возвращению разберусь.

…Мешкова сама нашла Ландсберга в гостинице – после того, как владелец местного похоронного бюро явился к несчастной и сообщил, что тело ее сына, будучи забальзамировано, уже пересекло границу Российской империи. Он также предоставил Мешковой на выбор несколько вариантов семейных склепов на местном кладбище, уверив, что все расходы уже оплачены неким меценатом. Следом на имя вдовы пришла депеша из итальянской клиники с благодарностью за погашенный долг и за крупный взнос в пользу больных и страждущих.

Мадам не знала, что и думать. Имя Ландсберга, согласно условиям его пожертвований, никто не назвал. Оно было названо доктором, перед которым мадам Мешкова встала на колени… Позже она разыскала Ландсберга и спросила:

– Зачем вы сделали это?

– У меня есть матушка, которую я не видел больше 20 лет, – только и нашелся что сказать тот.

– Вы потратили больше 50 тысяч рублей только из чувства вины перед своей матерью? Вы лжете умирающей, сударь! Я откажусь от всех ваших благодеяний, если не узнаю правды!

Мешкова припомнила и то, что некоторое время назад ей передали о необычном интересе, который проявляет к ее персоне некая пожилая дама, называющая себя графиней Штендель. Тогда попытки разыскать графиню оказались безуспешными. Мешкова рыдала и требовала рассказать ей всю правду.

Тогда Ландсберг признался, что поначалу хотел просить мадам Мешкову переехать на Сахалин и сыграть роль некоей женщины, которая хотела тайно покинуть остров. Однако, узнав о трагедии вдовы, не счел себя вправе просить ни о чем.

Помолчав, Мешкова тогда поинтересовалась:

– Кто эта женщина, которую я должна была заменить?

– Сонька Золотая Ручка…

– Та самая?

– Увы, мадам! Но вы, повторяю, свободны от каких-либо обязательств передо мной! Я справлюсь со своими проблемами сам.

– Скажите мне, господин Ландсберг, – только не лгите! Мой отказ может как-то повредить вашей жене и сыну?

– Может. Но не повредит! Я справлюсь сам! – повторил он.

– Я скоро умру. – Мешкова показала Ландсбергу платок, в который она кашляла кровью. – Я знаю это, милый лжец! И все же… Пожалуй, я готова заменить эту особу, но не хочу быть похороненной под ее именем. Я хочу лежать рядом с сыном. И рядом с супругом – когда придет его и мое время.

⁂

Еще до поездки в Приморье, только получив ультиматум Соньки, Ландсберг согласился лишь подумать. В ее намерении покинуть остров, что ни говори, были и привлекательные стороны! Она обещала не только избавить остров от своего присутствия, но и самой освободить Сахалин от Богданова и его приспешников-бандитов.

Вернувшись на каторжный остров, Ландсберг встретился с Сонькой и сообщил о скором прибытии «сменщицы» Одновременно он поставил перед старой аферисткой условия: она должна совершенно порвать с прошлым, немедленно избавиться от своей бандитской «свиты» и вести приличный образ жизни.

Все эти условия Сонькой были приняты и выполнены. Ей удалось пересорить шайку Богданова – отпетые устроили кровавую разборку и почти все погибли. Потом был найден мертвым и сам Богданов – скорее всего, кто-то угостил его травой-борцом. Квасная лавка и прочая недвижимость Сонькой были проданы, а вырученные деньги мадам передала на нужды церкви и в местный приют для сирот.

По каторжной столице поползли слухи о неизлечимой болезни Соньки: трехлетнее пребывание в сырой камере наградило ее скоротечной чахоткой. И это оказалось правдой…

– Убедившись, что Сонька выполняет все условия нашего соглашения, я поселил ее и приехавшую госпожу Мешкову в своем доме в поселке Рыковский, – рассказал Ландсберг. – Около двух месяцев Мешкова наблюдала за походкой Соньки, манерой ее речи, слушала рассказы о ее юности и похождениях. Я часто навещал их и готов был самым решительным образом прекратить «комедию с переодеванием». Даже мечтал о том, чтобы Сонька дала мне для этого повод. И вы знаете, Берг, хотите верьте, хотите нет – но Сонька, тесно общаясь с несчастной Мешковой, сильно изменилась сама!

– Так кого же вы провожали? – допытывался Агасфер. – Мадам Мешкову или…

– Вдова угасла к концу лета. И, выполняя ее волю, я отправил ее останки во Владивосток, для упокоения в семейном склепе. А через малое время умирающая Сонька в числе уезжающих с Сахалина беженцев от скорой войны на пароходе отбыла в Де-Кастри. В Татарском проливе штормило, пароходишко несколько дней не мог подойти к берегу, и в конце концов высадил беженцев на острове Обсерватории – небольшом клочке земли близ Де-Кастри. Там Сонька и отдала Богу свою грешную душу.

– Понимаю, – кивнул Берг. – Стало быть, ее могила там, в Де-Кастри?

– Должна была быть там, – поправил Ландсберг. – Вы правы: поскольку она приняла православие и крестилась, сопровождающие ее обратились к священнику поселковой церкви за отпеванием и прочими требами. Однако по странному стечению обстоятельств ни у самой Соньки, ни у ее провожатых не оказалось документов о крещении. И тамошний батюшка категорически отказал в похоронах иудейки на православном погосте. Соньку-Марию и похоронили на острове Обсерватории. Кто-то поставил на могите черный камень с одним словом: «Сонька». Вот так, дружище! Sic transit gloria mundi[114].

– Да-а, – протянул Агасфер. – С быть, все ваши хлопоты по «сменке» были напрасны?

Ландсберг покачал головой:

– Отнюдь! Благодаря ультиматуму Соньки я узнал о мадам Мешковой и, как мог, облегчил ей последние месяцы жизни. Разве это было напрасным?

– Разумеется, нет! – спохватился Берг.

⁂

Оба одновременно глянули на часы и разом поднялись: Ландсбергу было пора идти на перекличку и посадку на корабль. Помедлив, он все же спросил:

– Вы очутились в порту только для того, чтобы поболтать со старым товарищем, барон?

Агасфер смутился:

– Есть и небольшая просьба, Карл Христофорович, – он вынул из кармана два конверта. – Как видите, адресов нет. Ничего, если я попрошу вас по прибытию во Владивосток переложить письма в русские конверты, надписать адреса, наклеить марки и бросить в почтовый ящик? Письма безобидны, но отправлять их отсюда слишком долго: они неизбежно попадут в военную цензуру и могут затеряться.