Окончить семинарию ему не удалось – в декабре 1916 года Петрова призвали на военную службу. Он попадает в Московское Алексеевское юнкерское училище, а в середине 1917 года выходит из училища прапорщиком и назначается командиром полуроты в Астрахань. В марте 1918 года прапорщик Петров вступает добровольцем в Красную Армию и в том же году становится членом партии большевиков.

О своем прошлом генерал рассказывает хотя и охотно, но, из-за постоянной занятости неотложными делами обороны города, без подробностей.

Приходится утешаться отделкадровской скороговоркой: дважды ранен, контужен, в начале службы в Красной Армии командовал взводом, сражался на фронтах Гражданской войны. После Гражданской войны – это было в двадцатых годах – продолжал службу в Туркестане. Здесь тоже различные командирские должности, комиссарство, начальствование в военном училище и т. д.

В этой скороговорке уложено почти двадцать лет непрерывной военной службы. И все эти двадцать лет денно, а порой и нощно – в седле.

Трудно сказать, что было самым интересным в его жизни: то ли годы Гражданской войны, то ли служба в Средней Азии, где он накапливал военный опыт и командирское мастерство. Он довольно легко, говоря современным языком, «адаптировался» в Туркестане.

Пески, горные кручи, глубокие ущелья, бурные реки, палящее солнце, пестрая жизнь, сложные обычаи и нравы – все это он воспринял как неизбежные условия, в которых должна протекать его военная служба. И не только не страдал от всего этого, но и сумел полюбить и изучить в совершенстве три языка: узбекский, туркменский и таджикский. Это облегчило ему сложную в условиях тех лет борьбу с басмачами, которую нужно было вести не только военными средствами, но и разъяснением реакционной деятельности мусульманского духовенства в районах действий басмаческих банд.

В Средней Азии Петров командовал кавалерийским полком, сводной узбекской бригадой, потом начальствовал в военном училище, в канун Отечественной войны был назначен командиром 27-го механизированного корпуса. В сороковом году получил чин генерал-майора.

За этими скупыми и отжатыми до сухости словами мне видится сюжет острой, полной приключений и напряженного развития повести.

В конце двадцатых годов мне довелось в качестве корреспондента объездить верхом многие горные районы Таджикистана, переправляться на каюках через бурную и своенравную Амударью. В те годы железная дорога действовала лишь до Термеза, а дальше либо на арбе, либо в седле.

Жизнь в Средней Азии тогда была сложна, новое едва-едва пробивалось, а в горах и пустынях скрывались отряды басмачей Джунаидхана и Ибрагимбека.

Особенно жесток, хитер и ловок был Ибрагимбек. Он слыл неуловимым и наглым, как хорек: сколько было попыток захватить его!

Как-то в один из дней я очутился в пограничном с Афганистаном Кулябе, очень живописном городке, раскинувшемся на берегу бурной реки Пяндж. На его главной улице – маленькие магазины, чайханы, мастерские медников, жестянщиков, портных, гончаров, тюбетейщиков, торговцев коврами, сапожников… Здесь пахло кожей, кислотой, шерстью, свежеиспеченными лепешками и пловом.

В чайханах было шумно: в двух из них шли перепелиные бои – они здесь проходили с не меньшим азартом, чем бои быков в Испании.

В чайхане, куда я зашел, публика раскачивалась в такт танца, который исполнял необычайно стройный, красивый юноша. Среди зрителей был один русский, от него-то я и узнал, что танцора зовут Кизрейтом, что он из свиты бывшего эмира бухарского Сеид Мир Илима, здесь болтается потому, что отстал от каравана эмира, который бежал на ту сторону, то есть в Афганистан.

После этой информации я стал внимательнее рассматривать танцора. Надо сказать, что танцевал он великолепно и одет был элегантно: халат из тонкого шелка не висел на нем мешком, а облегал фигуру, на ногах мягкие, как шелк, козловые ичиги; бритую голову охватывала чалма из нежно-зеленого, пробитого золотыми нитками, пенджабского шелка.

Он был очень оживлен. Танцевал азартно, виртуозно изгибая тело. Тот же русский на ухо сказал мне, что сегодня в районе Куляба должен пройти на ту сторону Ибрагимбек и что якобы с ним уйдет и Кизрейт и будто бы поэтому он сегодня с особым подъемом танцует. Но, предупредил меня мой словоохотливый информатор, если только Ибрагимбек появится здесь, в Кулябе, или в его окрестностях, его непременно схватят – для этого все готово тут.

Конечно, в то время я не знал, что в поимке курбаши Ибрагимбека, неожиданно появлявшегося в очень людных местах, участвовал Иван Ефимович Петров. А может быть, даже кто-то и называл эту фамилию, но я тогда не обратил внимания.

Ибрагимбек не был взят в тот день – он просто не появился в Кулябе.

Засада держалась неделю, а потом была снята. Банды Ибрагимбека были ликвидированы лишь через четыре года, то есть в 1931 году. В операциях участвовал Петров.

…Мне нужны были подробности, но генерал не мог рассказывать столько, сколько я хотел, вернее, столько, сколько нужно было для моей работы. Я не обижался на него, понимал, что беседам с корреспондентами он может отдавать лишь минуты, а все остальное время – долгу воинскому. А читатель любит подробности, и чем больше их, тем интереснее произведение. Я это и по себе знаю. Как известно, одно полено не горит! Кто видел, с каким рвением ворона строит свое гнездо или ласточка лепит свой замок, тот поймет, что и писатель не может без самозабвения не только собирать факты и подробности из жизни своих героев, а и потом, оставшись наедине с белым листом бумаги, «выстраивать» произведение – «плести» замысловатые сюжеты, выписывать события и характеры.

Мне не хотелось в работе над портретом генерала ограничиваться эскизным наброском. Я стремился понять, почему один генерал может блеснуть в сражении, а другой – нет? Что важнее в военной карьере – опыт или талант? Я понимал, что вопросы мои примитивны, что я и сам могу дать на них общий ответ: нельзя противопоставлять одно другому, только союз военного опыта и таланта обеспечивает успех полководцу. В таком же роде мог бы ответить Петров, но мне хотелось услышать рассуждения на этот счет самого генерала, военный талант которого так ярко проявился в обороне Одессы и Севастополя!

В первые недели войны, когда наши войска с кровавыми боями отходили от государственной границы в глубь страны, гитлеровским полководцам казалось, что «синяя птица» победы у них в руках. В Третьем рейхе поднялся звон – пропагандисты Геббельса разбрасывали листовки, в них наших командующих уничижительно называли «маршалами копытных войск», а имена своих фон боков, мантеифелей, рунштедтов, гудерианов, фон леебовгеппнеров, фон дитллов и фон клюге произносили с придыханием, словно это были не земные немцы, любившие пиво и сосиски, а НЕБОЖИТЕЛИ!

Да, наши командующие фронтами и армиями в большинстве своем происходили из крестьян и молодость свою провели в седле. Кто не знает легендарной славы конармий! На генерале Петрове тоже кавалерийская портупея, бриджи и хромовые сапоги со шпорами, и он почти четверть века провел в седле.