Бывало, что я еще ни о чем не ведал, а в армии уже знали и с укором мне выговаривали: «Что же вы не докладываете – у вас произошло то-то и то-то; мы уже знаем, а вы молчите – скрыть, что ли, хотели?» Эти «помощники» доходили до того, что чуть ли не соревновались между собой – кто чего больше «нароет» и раньше другого успеет сообщить в армию.

Порой так и хотелось сказать им что-нибудь по-русски и послать куда подальше, но сдерживался – знал, что проекты приказов по армии составляют они, а командующий просматривает их и подписывает, а написать-то они могли все, что угодно. Селютин вникал в строевую подготовку, гapнизонную службу и, конечно, в физподготовку личного состава. Ему очень нравилось, когда я сопровождал его при осмотре гарнизона, и при этом обязательно делал пометки в записной книжке. При этом он отлично понимал, что ему следовало бы ходить не со мной, а с начальником строевой и физической подготовки полка.

Второй «надзиратель», Диденко, находился в полку чуть ли не ежедневно. Редкий летный день или ночь проходили в полку без его присутствия. Он был в курсе всего, что у нас происходило, и тут же давал информацию «наверх». Диденко попал в нашу ВА раньше меня, боевого опыта не имел, пришел на инспекторскую работу с курсов. Где он был до этого, мне не известно. Когда у меня были погоны подполковника, он еще носил лейтенантские. Ему очень хотелось доказать, что будь командиром полка он, то дела в нем шли бы гораздо лучше, чем у меня. И ради этого он устраивал всякие пакости.

Как-то на Военном совете я доложил, что они не столько помогают в работе, сколько мешают, нервируют, отвлекают от основных дел. Меня поняли и дали соответствующие указания начальникам служб и отделов, чтобы те не слишком отвлекали нас от работы и больше бы помогали действительно делами, а не доносами.

Помимо учебно-боевой подготовки полк выполнял и другую работу – полеты по спецзаданиям, получаемым из вышестоящего штаба. Такие полеты не являлись учебными. Они выполнялись и до моего прихода в полк. Хотя они проводились и давно, но всегда выполнялись по одной схеме. У меня появилась мысль их как-то разнообразить, отойти от шаблона.

После получения одного из спецзаданий я решил выполнить его по схеме, никем ранее не применявшейся в полку. Разработал тактический план полета, никому не раскрыв его замысла; не поделился с ним ни с начальником штаба, ни со своими летными заместителями, ни со штурманом полка. Задание предполагало полеты трех самолетов. Мы же эту задачу выполняли всем полком под видом полковых учебных полетов. Кроме того, для обеспечения успешного выполнения спецзадания было привлечено около десяти самолетов из бомбардировочной дивизии.

Полеты начались не в обычное время, как делалось ранее, а ночью. Полк был поднят по тревоге, о которой я не предупредил даже начальника штаба полка, чем вызвал с его стороны недовольство. Он изрядно переволновался, думая, что тревога объявлена кем-то свыше, и сильно переживал за действия работников штаба, допустивших мелкие недоработки. Ему казалось, что на это могли обратить внимание контролирующие органы. Но когда я сказал, что тревогу объявил сам, он повеселел. Для большей скрытности полета и сокрытия его замысла маршруты полетов доводились не в присутствии всего летного состава полка, а каждому летчику в отдельности.

Полет на спецзадание удался полностью. Результаты были выше ожидаемых. Об этом потом не раз говорил сам командующий. При подведении итогов работы армии он часто вспоминал об этом полете. С тех пор прошло много времени, но описывать, как выполнялся тот полет, не считаю своевременным, поскольку тактические приемы при его выполнении не потеряли актуальности и сейчас. Не собираюсь я раскрывать и характера тех спецзаданий и той работы, которую реально выполнял в то время полк.

Применение новых тактических приемов при выполнении спецзаданий оживило интерес летного состава к их выполнению. Летный состав стал летать с большей увлеченностью. Такие полеты были максимально приближены к реальной боевой работе. Новый прием хорош тогда, когда он применяется впервые и неожиданно. Повторение такого результата уже не даст. Так произошло при выполнении очередного спецзадания и у нас, когда им руководил мой заместитель, а я был в отпуске. И конечно, той результативности у них не получилось.

К концу года полк пришел с неплохими результатами. План летной подготовки был выполнен в полном объеме без летных происшествий и предпосылок к ним. При подведении итогов работы армии за год мы заняли призовое место. Я наконец-то получил первый летный класс, и на моей груди появился знак, который у меня мог быть еще в 1951 году. К Ноябрьским праздникам я получил очередное воинское звание полковник.

На втором году моего пребывания в Кшиве произошло ЧП, которое заставило поволноваться не только меня, но и весь гарнизон. На топливном складе соседнего полка произошел пожар. В этот день я проводил совещание с директором школы и руководящим составом частей по вопросам, связанным с организацией учебы и отдыха детей. Увидев мощные клубы черного дыма в районе топливного склада полка Талызина, я сразу понял, что горит склад. Поймав первую встречную машину, приказал шоферу ехать туда как можно быстрее. Выйдя из машины, увидел, что горят четыре двадцатитонные емкости с бензином Б-70. Вокруг бегают пожарные и солдаты. Все участвуют в тушении огня. На пути встретил командира ОБАТО, в чьем ведении находился склад. В возбужденном состоянии он отдавал какие-то распоряжения. Немного в стороне от него увидел командира дивизии дважды Гepoя Советского Союзa генерала Беду. Подхожу к нему и спрашиваю, доложил ли он о пожаре в штаб ВА. На что он тут же нервно ответил: «Начальник гарнизона здесь ты, тебе и докладывать». «Но склад-то ваш», – напоминаю ему.

Прежде чем позвонить в штаб армии, решил спросить у часового склада, рядом с которым загорелись цистерны, о причине пожара и выяснить у начальника пожарной охраны, сумеет ли он если не погасить, то хотя бы локализовать его. Дело в том, что в нескольких десятках метров находились и другие емкости. Бледный от испуга часовой не мог произнести и слова, не то что ответить на вопрос. Одному из батальонных офицеров я приказал вызвать ко мне начальника топливного склада. Там находилось 2,5 тысячи тонн авиационного топлива. Рядом со складом за ограждением из колючей проволоки находились еще десять различных емкостей, напоминавших по форме железнодорожные цистерны с авиационным керосином.

Подбегает ко мне начальник топливного склада – лейтенант в форме танкиста. Даю команду проверить и перекрыть краны, чтобы избежать возгорания тех десяти емкостей, и откатить их на руках метров на сто в сторону. Более полусотни солдат, навалившись, начали откатывать их в указанное место. Отдав распоряжения прибывшему начальнику штаба Кузьмину, побежал в штаб звонить командующему армией. На вызов командующего телефонистка ответила: «Командующий и все члены ВС находятся на совещании». Вызвать их не может, так как они предупредили, чтобы их не беспокоили и не мешали работать. Тогда я попросил ее все же каким-то путем передать командующему, что у меня в гарнизоне горит топливный склад и для гашения пожара своих средств не хватает, требуется помощь.

Не успел я дойти до двери, как услышал топот. Меня нагнал дежурный и говорит, что звонят из армии. У телефона начальник тыла армии полковник Крылов. Он спросил, что горит и какая нужна помощь. Понимая, что из штаба армии за сорок километров помощь придет не скоро, решил обратиться к соседям по гарнизону – танкистам. Вернувшись к месту пожара, вижу, как под руководством командира батальона Батанина большие емкости быстро перекатывают на безопасное расстояние. От одной угрозы вроде избавились.