— Что я вам говорила?! — воскликнула мисс Гильярд. — Я предупреждала, что эти нежности по отношению к замужним женщинам подрывают дисциплину в колледже. Они попросту не могут сосредоточиться на работе.

— О господи! — сказала мисс Лидгейт. — У бедняжки совсем помутился рассудок от горя! Если б мы только знали, мы помогли бы ей более здраво взглянуть на вещи. Мисс де Вайн, вы никогда не интересовались, что стало с бедным Робинсоном?

— Боюсь, что нет.

— А с какой стати этим интересоваться? — вмешалась мисс Гильярд.

Шума из угольного подвала не было слышно уже несколько минут. Мисс Чилперик, словно бы внезапная тишина навела ее на размышления, повернулась к Питеру и неуверенно спросила:

— Если бедная Энни и правда виновата во всех этих ужасах, то почему ее саму заперли в угольном подвале?

— А, — отозвался Питер. — Этот случай чуть не разнес в пух и прах все мои построения, тем более что сведения от моих агентов поступили только вчера. Но если подумать, а что ей еще было делать? Она планировала напасть на мисс де Вайн, когда та вернется из Лондона, — скауты, вероятно, знали, каким поездом она приезжает.

— Нелли знала, — сказала Гарриет.

— Она могла сказать Энни. По неожиданно удачному стечению обстоятельств объектом нападения стала не мисс де Вайн, ничего не подозревавшая и с больным сердцем, а женщина моложе и сильнее ее, которая к тому же была отчасти готова к такому повороту событий. Даже несмотря на это, схватка была серьезной и могла оказаться роковой. Я виню себя, что не назвал имени подозреваемой прежде, даже не имея доказательств, — тогда за ней могли бы следить.

— Глупости, — перебила его Гарриет. — Если бы вы так поступили, это все тянулось бы до конца триместра и мы до сих пор ничего бы не знали наверняка. Я не так уж и пострадала.

— Вы — нет. Но на вашем месте могла быть другая. Я знал, что вы готовы рисковать жизнью, но не имел права подвергать подобному риску мисс де Вайн.

— Мне кажется, — сказала мисс де Вайн, — что по справедливости именно я должна была рисковать.

— Это на моей совести, — сказала ректор. — Я должна была позвонить вам в Лондон и предупредить.

— Кого бы мы ни назначили виноватым, — продолжал Питер, — напали на мисс Вэйн. Вместо аккуратного тихого удушения обе падают, кругом кровь, несомненно, нападавшая запачкалась. Положение затруднительное. Она ошиблась жертвой, растрепалась и запачкала одежду в крови — а мисс де Вайн или еще кто-нибудь мог войти с минуты на минуту. Даже если бы она успела добежать до своей комнаты, ее могли увидеть по дороге — а форма у нее была вся в пятнах, и как только обнаружили бы тело (живое или мертвое), ей было бы уже не отвертеться. Оставалось одно: изобразить, что на нее саму тоже напали. Она вылезла на улицу через веранду, прыгнула в угольный подвал, заперла за собой дверь и запачкалась еще раз — уже собственной кровью. Кстати, мисс Вэйн, если вы запомнили хоть что-то из наших уроков, то должны были оставить следы на ее запястьях.

— Наверняка оставила.

— Но у любого, кто пытается вылезти в вентиляционное отверстие, все руки будут в синяках. Ну так вот. Как вы видите, все доказательства пока что основаны на совпадениях — хотя мой племянник и уверяет, что женщина, которую он видел на Модлин-бридж, — та самая, кого он встретил у вас в саду. Она могла сесть в хедингтонский автобус на другой стороне моста. Что же до грохота в угольном подвале, кажется, сейчас нам принесут прямую улику.

Тяжелые шаги затихли прямо перед профессорской, в дверь постучали, и на пороге появился Паджетт — чуть ли не прежде, чем ему разрешили войти. Одежда его была покрыта угольной пылью, хотя лицо и руки он успел сполоснуть.

— Прошу прощения, мадам ректор, мисс, — сказал Паджетт. — Вот то, что вы просили, майор. Лежал на самом дне угольной кучи. Пришлось все вверх дном перевернуть. — И он положил на стол большой ключ.

— Вы пробовали открыть им угольный подвал?

— Да, сэр. Только это ни к чему. На нем же моя бирка. Вот, видите, «угольный подвал».

— Нетрудно запереться изнутри и спрятать ключ. Спасибо, Паджетт.

— Погодите, Паджетт, — сказала ректор. — Я хотела бы видеть Энни Уилсон. Приведите ее, пожалуйста.

— Не стоит, — тихо сказал Уимзи.

— Непременно, — отрезала ректор. — Вы публично обвинили эту несчастную женщину, и она имеет право вам ответить. Ведите ее прямо сюда, Паджетт. — Питер неопределенно развел руками, выражая смирение. Паджетт удалился.

— Я думаю, нужно сразу все прояснить, — сказала казначей.

— Вы уверены, что это целесообразно, ректор? — спросила декан.

— Никого в этом колледже, — заявила ректор, — не могут ни в чем обвинить, прежде не выслушав. Ваши аргументы, лорд Питер, представляются весьма убедительными, но не исключено, что здесь может быть и иное объяснение. Без сомнения, Энни Уилсон — Шарлотта Энн Робинсон, но из этого не следует, что именно она устраивала все эти беспорядки. Я признаю, что факты свидетельствуют против нее, но нельзя исключить совпадения или фальсификации. В частности, за эти три дня ключ могли подложить в угольный подвал в любой момент.

— Я навещал Джукса… — начал было Питер, но его прервало появление Энни. Как обычно, опрятная и покорная, она подошла к ректору.

— Паджетт сказал, вы хотели меня видеть, мадам. — Тут взгляд ее упал на лежащую на столе газету. Она шумно и резко вдохнула и затравленно оглядела комнату.

— Миссис Робинсон, — тихо и быстро произнес Питер, — мы можем понять вашу враждебность — возможно оправданную — по отношению к лицам, причастным к безвременной смерти вашего мужа. Но как вы допустили, чтобы дети помогали вам мастерить эти ужасные послания? Разве вы не понимали, что, если дело раскроется, им придется давать показания в суде?

— Не придется, — поспешно ответила Энни. — Они ничего про это не знали. Только помогали вырезать буковки. Вы что, думаете, я дам их мучить? О боже! Я вам не позволю… не позволю, слышите! Скоты, да я прежде повешусь.

— Энни, — сказала доктор Баринг, — так значит, вы признаете себя виновной в этих чудовищных происшествиях? Я послала за вами, чтобы дать вам возможность очиститься от подозрений, которые…

— Очиститься! Мне очищаться незачем. Надутые лицемеры — посмотрела б я, как вы потащите меня в суд. Плевать я на вас хотела. Ну и видок у вас будет, когда я стану рассказывать судье, как вот она убила моего мужа!

— Мне очень тяжело все это слышать, — сказала мисс де Вайн. — До сегодняшнего дня я ничего об этом не знала. Но, видите ли, в той ситуации у меня не было выбора. Я не могла предвидеть последствия, а если бы и могла…

— То тебе было бы все равно. Ты его убила — и тебе было все равно. Слышишь, убила! Что такого он тебе сделал? Что плохого он сделал хоть кому-нибудь? Он всего-то хотел жить и быть счастливым. А ты вырвала кусок хлеба у него изо рта — из-за тебя мы с детьми голодали. Но тебе-то какое дело? У тебя нет детей. Нет мужчины, о котором надо заботиться. Я о тебе все знаю. Был мужчина — так ты его бросила, видите ли, много мороки за ним смотреть. Но могла бы хоть моего оставить в покое. Он написал неправду про кого-то, кто уже сотни лет как помер и сгнил, — кому от этого стало хуже? Неужели эта поганая бумажка дороже нашей жизни и счастья? Ты его довела, ты угробила — ни за что. Это, по-твоему, женская работа?