– На этих узких улочках всегда плохо пахнет.

– Да нет, воняют эти грязные простыни. – Людовик-Карл сморщил нос от отвращения. – Было ужасно противно лежать всю дорогу от Тампля завернутым в них. Не надо больше фургонов с грязным бельем, Катрин.

– Фургонов таких больше не будет, – согласилась Катрин, обнимая мальчика. – Через две улицы отсюда нас ждет экипаж. – Она помогла ребенку выбраться из тележки. – Ты можешь идти?

– Конечно. Жаль, тебя там не было, ты бы посмотрела, как я все здорово проделал! Это было совсем как одно из мамочкиных театральных представлений. – Людовик-Карл схватился за горло и захрипел, как в мелодраме. – Я запомнил все, что ты велела мне сделать. И так все хорошо получилось, что гражданка Симон решила, что мне и впрямь стало плохо. Вот бы тебе быть рядом.

– Ну уж нет! Я страшно боялась, даже зная, что произойдет. – Катрин накинула свой плащ на плечи мальчика. – Ты и без меня великолепно справился, Людовик-Карл.

– У этой смеси был неприятный вкус. – Людовик-Карл скорчил гримасу. – Что это было?

– Оливковое масло и горькая настойка. Жан-Марк попробовал ее сегодня днем и был совершенно с тобой согласен. – Франсуа надел на голову мальчика треуголку. – Не поднимай голову, чтобы шляпа закрывала тебе лицо. Людовик-Карл потупился и пошел в ногу с ними.

– Я видела, как Дюпре садился в экипаж. Он едет в Клермон, как я вам и говорила. – Нана присоединилась к ним, когда они добрались до конца аллеи. Она тревожно вгляделась в лицо Людовика-Карла. – Выглядит он неплохо.

– Это Нана Сарпелье, Людовик-Карл, – сказал Франсуа. – Мы ей многим обязаны. Это она заменила яд, который собирался дать тебе Дюпре, на оливковое масло и таким образом обманула его.

– Спасибо, мадемуазель, – серьезно сказал Людовик-Карл. – Хотя жаль, что вы не положили в оливковое масло мед вместо горькой настойки.

Нана засмеялась.

– Я решила, пусть лучше вкус будет горьким на случай, если Дюпре что-то заподозрит и вздумает лизнуть эту штуку. На здоровье, ваше величество. Помогать вам было для меня истинной радостью. – Лицо Нана стало жестким. – Все, что я могла сделать, чтобы навредить этому негодяю, доставляло мне удовольствие.

Франсуа пристально взглянул в глаза Нана.

– Какая горячность! Так ли уж ты была честна, утверждая, что иметь дело с Дюпре в эти недели – сущий пустяк?

Нана выдавила из себя улыбку.

– Я же говорила, он не причинил мне вреда. Просто этот негодяй мне не по душе. – Она натянула капюшон, чтобы скрыть лицо. – А теперь везите мальчика в дом месье Радона и дайте мне продолжить работу.

– Вы присоединитесь к нам у месье Радона? – спросила Катрин, беря Людовика-Карла за руку и направляясь вдоль улицы.

– Если смогу. Если же нет, встретимся в кафе «Дю Ша» завтра.

Франсуа не согласился.

– Я хочу, чтобы ты пришла к месье Радону до полуночи, Нана.

– Ох, ладно! – Нана проводила их взглядом, пока они не скрылись за углом, а потом быстро направилась к дому Робеспьера.

Прежде чем колотить обеими руками в дверь, Нана нарочно взлохматила волосы.

– Откройте! – Она забарабанила снова, в ее голосе звучало отчаяние. – Гражданин Робеспьер! Ты должен меня выслушать!

Дверь рывком распахнулась, и на Нана сердито сверкнули ледяные зеленые глаза.

– В чем дело? Неужели человек не имеет права поужинать спокойно?

– Гражданин Робеспьер? – Нана с отчаянием всматривалась в лицо мужчины. – Слава богу, я тебя нашла! Весь Париж любит тебя, гражданин, но никто не знает, где ты живешь. Меня посылали из одного места в другое, пока я чуть с ума не сошла.

Робеспьер выпрямился, словно ощетинившийся дикобраз.

– Есть причины, по которым я запретил, чтобы меня беспокоили все кому не лень. Если у тебя родственника приговорили к гильотине, значит, он виновен. Суд всегда справедлив.

– Я знаю. Поэтому я здесь. Ты сторонник добродетели и справедливости, и я не могла вынести, чтобы тебя сделали жертвой. – Нана взглянула ему в глаза. – Я Нана Сарпелье и пришла сообщить тебе об ужасном заговоре, угрожающем не только республике, но и тебе самому. Ты должен выслушать меня.

Робеспьер с минуту бесстрастно смотрел на Нана. Потом отступил в сторону.

– Проходи, гражданка.

20 часов 10 минут

Анна Дюпре вынула золотого Пегаса из ящика и поставила его на стол.

– Ты молодец, Рауль. – Она отступила и вскинула голову, оценивающе оглядывая статуэтку. – Он великолепен.

Дюпре потягивал вино и просто купался в ее удовольствии.

– Однако он не вписывается в эту комнату. Ему место в элегантном салоне.

– Я думал, через несколько дней мы уедем в Вену и отвезем его графу Прованскому.

Анна Дюпре покачала головой.

– Он потребует его для Бурбонов. А я не намерена отдавать его ему.

– Прекрасно, стало быть, мы не скажем ему, что он у нас.

– У нас?

– У вас, – быстро поправился Дюпре. – Он ваш, матушка.

Его мать взглянула на статуэтку и удовлетворенно улыбнулась.

– Да, он мой.

– Но вы поедете со мной в Вену? – взмолился Дюпре. – Граф пожелает оказать мне честь, и я хочу, чтобы вы разделили со мной мою славу. Теперь, когда мальчишка мертв, граф – наследник престола. Вы могли бы править при этом дворе.

– Я могла бы иметь свой собственный двор здесь, в Париже. Граф Прованский мне не нужен. – Она дотронулась до золотого филигранного облака, по которому мчался Пегас. – Они будут драться за приглашение. Разумеется, мне придется искать средство умиротворить Национальный конвент, но я найду способ.

В Дюпре нарастала паника.

– Прекрасно! Если вы не хотите ехать в Вену, мы останемся здесь.

– Нет. – Мать повернулась и посмотрела на него. – Я останусь здесь. А ты отправишься в Вену.

Она отсылала его прочь! На него смотрели ее безжалостные серые глаза. Пухлые губы кривила презрительная усмешка. Сбывался его худший кошмар: он больше не нужен матери. От ужаса Дюпре лишился дара речи.

– Пожалуйста, – запинаясь, пробормотал он. – Вы же знаете, мне без вас не обойтись. Я хочу быть с вами, матушка. Всегда.

– Посмотри на себя. Ты только будешь ставить меня в неловкое положение, а не помогать.

– Нет. – Дюпре упал на колени, едва обратив внимание на резкую боль в ноге. – Вена слишком далеко. Вы же знаете, я не могу выносить, когда я вдали от вас. Умоляю вас, не отталкивайте меня. Сжальтесь. Я просто умру без вас.