Потемкину подходили не только ясская роскошь и царивший в Яссах космополитический дух, но и политическая ситуация. Молдавский престол был необычайно доходным, но в то же время и опасным местом: головы падали здесь с такой же легкостью, с какой наживались состояния. Женщины при дворе вздыхали: «на этом месте мой отец был казнен по приказу Порты, а там — моя мать по повелению господаря». Русско-турецкие войны ставили господарей между двух огней. В первой войне Россия завоевала право иметь консулов в дунайских княжествах, а одной из причин второй войны стало изгнание в 1787 году Османами молдавского господаря Александра Маврокордато.

Потемкина привлекала и неопределенность положений дунайских правителей, и их греческое происхождение. Светлейший управлял из Ясс так, будто наконец учредил собственное княжество. Дакия предназначалась ему с 1782 года, когда возник греческий проект. Теперь слухи об ожидающей его короне стали колоритнее чем когда-либо: предполагали, что ему достанется то ли герцогство Ливонское, то ли греческое королевство Морея, то ли у Неаполя будут куплены два острова, Лампедуза и Линоза, и на них основан рыцарский орден — но самой вероятной версией оставалась Дакия.[872] На Молдавию Потемкин уже смотрел «как на собственное имение».[873]

В то время как господари Молдавии и Валахии в письмах из турецкого лагеря умоляли Потемкина о мире, он принял их роскошный образ жизни, управляя княжествами с помощью боярской думы и своего энергичного помощника Сергея Лашкарева.[874] И турки, и европейцы знали, что Потемкин хочет получить Молдавию. Бояре сами почти предлагали ему господарский престол.[875] В письмах они благодарили его за то, что он освободил их от тирании турок и «умоляли его не терять из вида интересы нашей скромной страны, которая всегда будет чтить [его] как освободителя».[876]

Светлейший начал выпускать собственную газету — «Le Courrier de Moldavie». Газета печаталась в его походной типографии, сообщала местные и европейские новости, проклинала французскую революцию и мягко пропагандировала идею независимого Румынскрго княжества под управлением Потемкина.[877] Некоторые даже уверяли, что он намерен создать отдельную молдавскую армию из отборных русских полков.

Светлейший жил во дворцах князей, Кантакузина либо Гики, иногда переезжая в имение Чердак неподалеку от Ясс. Кроме племянниц и племянников, заведующего канцелярией Попова, садовника Гульда и архитектора Старова, его сопровождали: 10 механиков, 20 ювелиров, 23 ковроткалыцицы, 100 вышивальщиц, балетная труппа, хор из 300 человек и роговой оркестр под управлением Сарти из 200 человек. Сарти «положил на музыку победную песнь «Тебе Бога хвалим», и к оной музыке приложена была батарея из десяти пушек, которая по знакам стреляла в такт; когда же пели «свят! свет!», тогда производилась из оных орудий скорострельная пальба».[878] Отказались ехать только английские повара, так что светлейшему пришлось довольствоваться французскими. Впрочем, он получал горы английских деликатесов.

Петербургские красавицы устремлялись в Яссы развлекать светлейшего. У Потемкина завязался бурный роман с Прасковьей Потемкиной.

«Жизнь моя, душа общая со мной! — писал он ей. — Как мне изъяснить словами мою к тебе любовь, когда меня влечет непонятная к тебе сила, и потому я заключаю, что наши души сродные. Нет минуты, чтобы то, моя небесная красота, выходило у меня из мысли; сердце мое чувствует, как ты в нем присутствуешь [...] Ты дар Божий для меня [...] Моя любовь не безумной пылкостью означается, как бы буйное пьянство, но наполнена непрерывным нежнейшим чувствованием [...] Из твоих прелестей неописанных состоят мой экстаз, в котором я вижу тебя живо пред собой [...] Я тебе истину говорю, что только тогда существую, как вижу тебя, а мысли о тебе всегда заочно, тем только покоен. Ты не думай, чтоб сему одна красота твоя была побуждением или бы страсть моя к тебе возбуждалась необыкновенным пламенем; нет, душа, она следствием прилежного испытания твоего сердца и от тайной силы, и некоторой сродной наклонности, что симпатией называют. Рассматривая тебя, я нашел в тебе ангела, изображающего мою душу. Итак, ты — я; ты нераздельна со мной, я весел — когда ты весела, и сыт, когда сыта ты».[879]

Влюбившись, Потемкин готов был ради предмета своей страсти на все. В марте и апреле 1790 года он приказал Фалееву переименовать в честь своей возлюбленной два судна. «Алмазы и драгоценности с четырех концов света оттеняли ее прелести». Когда она хотела новых украшений, полковник Боур мчался в Париж; когда ей не хватало духов, майор Ламздорф летел во Флоренцию.[880]

Вот список покупок, сделанных во время одной из таких поездок, для Прасковьи Потемкиной или другой «султанши», в июле 1790 года. Курьером был майор Ламздорф. Когда он прибыл в Париж, русскому поел анику барону Симолияу пришлось бросить все дела. «Я посвятил все время выполнению дел, которые ваша светлость пожелала осуществить в Париже и помогал ему собственным советом и советами одной знакомой мне дамы [...] Мы приобрели только произведения последней моды:

Платья от модистки мадемуазель Госфит — 14333 ливров

платья от Анри Дерейе — 9488 ливров

отрез муслина из Индии, с вышивкой шелком и серебром (Анри Дерейе) — 2400 ливров

мадам Плюмфер — 724 ливров

продавцу рубинов — 1224 ливров

цветочнице — 826 ливров

за 4 корсета — 255 ливров

за 72 пары бальных туфель—446 ливров

вышивальщице за 12 пар бальных туфель — 288 ливров

за пару серег — 132 ливра

за 6 дюжин пар чулок — 648 ливров

рубины — 248 ливров

газ — 858 ливров